Медовые дни - [23]

Наим вздрогнул всем телом.

Следователь сел на стол, близко – очень близко – придвинув колени к лицу Наима. Он смотрел на Наима сверху вниз и, говоря, обдавал его запахом фалафеля.

– Ты что, не понимаешь? Каждый день, который мы тратим на возню с тобой, для тебя это лишний год тюрьмы. – Он неожиданно протянул руку и ласково погладил Наима по щеке.

«С чего это он меня гладит?» – снова вздрогнул тот.

– Мы умеем помогать тем, кто помогает нам, – продолжал следователь. – Но ты упорно держишься за свою нелепую версию, и мы топчемся на месте. Ты меня понимаешь?

Наим кивнул. Следователь снова погладил его по щеке, а затем вдруг схватил за подбородок. Сильно. И уставился на него своими совиными глазами:

– Еще раз спрашиваю, Наим. Для чего тебе понадобился бинокль?

– Я смотрел на птиц.

– А знаешь что? Будь по-твоему. – Следователь выпустил его подбородок.

Наим испугался, что сейчас тот размахнется и врежет ему кулаком в челюсть, но следователь вернулся на свое место, взял ручку и нацелил перо на лежащий перед ним лист бумаги.

– На каких птиц ты смотрел? Я записываю.

– В смысле вы хотите знать их названия?

– Да.

– Птиц?

– Да.

– Ладно. Ну, значит, там был чеглок. Еще был серебристый чеглок, был малый подорлик…

– Отлично, продолжай. Почему ты остановился?

– Я видел серого журавля, черногорлого чекана, пеночку-теньковку, зяблика обыкновенного…

– Постой. Зяб-лик о-бык-но-вен-ный. Как интересно. Расскажи мне о зяблике обыкновенном.

– Рассказать? Что именно?

– Как он выглядит?

– Ну, у него довольно широкие крылья с двумя белыми пятнами. Его латинское название – coélebs, что значит «холостяк», потому что в сезон миграции самцы и самки на несколько недель расстаются и самец живет один, как бы соблюдая обет безбрачия, то есть целибат.

– Недурно… Ты, я смотрю, наизусть выучил определитель птиц. Классную легенду тебе сочинили. А теперь серьезно. Кто приказал тебе наблюдать за базой? Назови мне имена своих кураторов. Не птиц, а кураторов.

– Но у меня нет кураторов, господин следователь. Клянусь вам. Я только смотрел…

– Жалко, птенчик. Ты по маме не скучаешь? По млухии, которую она готовит по пятницам? Хочешь провести здесь всю жизнь?

* * *

Кто именно пришел к Наиму, ему не сказали, бросили только: «К тебе посетитель» – и вывели из камеры. «Мать? Отец?» – с надеждой думал он. А может, это та женщина из его снов? Длинноногая, с дерзкими глазами… Но это оказался всего-навсего Бен-Цук, и Наиму стоило немалого труда скрыть разочарование. Этому-то что от него нужно?

– Вот, пришел узнать, как у тебя дела.

– Спасибо, плохо. Меня без конца допрашивают и подозревают в том, чего я не делал. Они требуют, чтобы я признался, хотя я ни в чем не виноват. Ты же знаешь, что я всегда интересовался птицами. Потому и взял с собой бинокль.

– Знаю, – сказал Бен-Цук. – Я даже принес тебе журнал орнитологической ассоциации «Крылья» и купил новое издание определителя. Вот. В сумке они немножко помялись, но ты их разгладишь. И прошу прощения за подарочную упаковку. Продавщица настояла.

– Спасибо, – ответил Наим. – Очень мило с твоей стороны. Но лучше бы ты меня отсюда вытащил.

– Я над этим работаю. С этой базой не все так просто. Она… жутко секретная.

Оба помолчали. Наим поерзал на стуле. Присутствие Бен-Цука его угнетало. По правде говоря, нервозность Бен-Цука смущала его и раньше, но, с другой стороны, в камере его ждало нечто еще более гнетущее – одиночество.

– А что… Что там с миквой? – с вялым любопытством поинтересовался Наим. – Кто-нибудь ее строит?

– Я, – признался Бен-Цук. – Кроме меня, никого не утвердили.

– Ты? Но ты же не умеешь, – удивился Наим. – У тебя нет опыта.

– В кибуце… Перед тем как… В общем, в прежней жизни я работал на стройке. Построил целый корпус обувной фабрики. Но миква для меня – дело новое. Поэтому я советуюсь, с кем могу, читаю книги. Пока что соорудил стену, которая перекрывает обзор базы, а завтра приступаю к самой микве. Но мне не все понятно. Например, на какой высоте должны находиться окна? Есть ли какое-то правило? Или их можно расположить по своему усмотрению?

– Окна по всему периметру должны быть расположены высоко, как и система вентиляции внутренних помещений. Но главное, это чтобы любое отверстие во внешних стенах располагалось выше человеческого роста. Чтобы никто, не приведи бог, не мог заглянуть внутрь.

– Да? Хорошо… А сколько камер… в смысле душевых кабин ты сделал бы из расчета на двенадцать человек?

Наим ответил Бен-Цуку на все вопросы, не скупясь на подробности. Бен-Цук жадно впитывал каждое его слово. Он достал собственноручно составленный чертеж миквы и сделал на нем несколько пометок. Убрав чертеж в карман рубашки, он почувствовал, что должен сказать Наиму что-нибудь хорошее, отплатить ему добром за добро, и завел рассказ об одном праведнике, ребе Элиазаре Амудаи, который во время антиримского восстания в Бейтаре поддерживал Бар-Кохбу и был несправедливо обвинен в предательстве. Не успев довести рассказ до конца, он вдруг вспомнил, что подозрения Бар-Кохбы все-таки подтвердились и ребе Элиазар Амудаи был забит ногами. Бен-Цук умолк на полуслове, но после недолгой паузы переключился на притчу о пчеле, которая, устав, опустилась на быка отдохнуть, но так его боялась, что ужалила. Но и эта история замерла у него на губах далеко до финала. В итоге Бен-Цук просто похлопал Наима по плечу.