Медовые дни - [10]

Из ближайшего двора раздался львиный рык. Эта зверюга не могла быть собакой. Не могла, и все тут. Густая каштановая грива украшала ее голову, как корона. Она двигалась ленивой угрожающей походкой. Небось оттуда привезли, из своей России. Бен-Цук перешел на другую, более безопасную, сторону улицы и принялся разглядывать пристроенные к домам перголы. Он никогда раньше таких не видел. Коричневые, из толстого бруса, мрачные, как гробы, но при этом украшенные затейливой резьбой и зубцами по краям. Как на башенках песчаных замков. Или как в этом их кириллическом алфавите.

Погруженный в созерцание пергол, он чуть не столкнулся с мужчиной, который шел по улице, опираясь на дорогую трость с набалдашником в форме позолоченной орлиной головы.

– Здравствуйте, – поприветствовал его Бен-Цук, но тот не ответил.

А вот и еще один: весь в белом, лицо светится; он чем-то напомнил Бен-Цуку Нетанэля Анихба из видения Ицхаки. Но, как и первый, тоже проигнорировал его приветствие. Если бы он поздоровался в ответ, Бен-Цук спросил бы его: «Уважаемый, как вы считаете, где здесь лучше построить микву? Дело в том, что решить этот вопрос не так-то просто… По одной стороне – дома… Посередине – дорога… А по другой – крутой склон, который спускается в долину…» Но мужчина в белом прошествовал мимо, как будто ничего не слышал. А может, и правда не слышал?

Чуть поодаль, на автобусной остановке, сидели две пожилые женщины. «Может, спросить у них?» – подумал Бен-Цук. Тут из-за поворота появился и затормозил на остановке автобус. «Что за робость на меня сегодня напала? – рассердился на себя Бен-Цук. – С утра я сам не свой». Автобус отъехал, но женщины остались сидеть, где сидели. «Естественно, – понял он. – Где же еще им сидеть? Лавочек в Сибири нет. Данино не разрешил их ставить. Вот они и сидят на остановке. Но подходить к ним я, пожалуй, не стану. Еще набросятся на меня со своими претензиями, и придется в одиночку отдуваться за всю мэрию. И вообще, зря я сюда приехал. Теперь это ясно как божий день. Нельзя заниматься делами, если день начинается с мыслей об Айелет».

К нему подкатился футбольный мяч. «Ну, с этим-то я справлюсь», – подумал он, остановил мяч ногой и стал ждать, когда за мячом явится какой-нибудь мальчишка, с которым они поговорят на международном языке футбола. Он удивит его точным сильным ударом, и это сломает лед отчуждения. Но за мячом никто не шел. Улица так круто поднималась в гору, что мяч мог прикатиться с другого ее конца. Или с другой стороны земного шара. Бен-Цук стоял на ледяном ветру с мячом под мышкой и напрасно ждал его владельца. Устав от ожидания, он обратил внимание на небольшой холм позади автобусной остановки. Даже не холм, а нечто вроде пригорка, с которого открывался вид на долину. Бен-Цук закатал брюки (чтоб не испачкать), по скользкому склону забрался на пригорок и прикрыл рукой глаза от ветра. С дерева взлетел гриф; какое-то время он парил в воздухе, а затем поднялся выше и исчез за военной базой. Бен-Цук достал из кармана рубашки карту и отметил на ней эту территорию. Из кармана брюк вынул телефон и сдвинул с уха черную вязаную шапку.

– Ноам? Это Бен-Цук. Как дела?

– Привет, Бен-Цук. Куда ты запропастился? Я уж соскучился.

Бен-Цук знал, что Ноам – не настоящее имя его собеседника и что за его льстивыми словами скрывается корысть. Но ему все равно было приятно их слушать.

– Ноам, у меня для тебя есть работенка.

– Да? Вообще-то я сейчас завален работой…

Обычное дело: Ноам начинает торговаться.

– Брось, – перебил его Бен-Цук. – Ты не пожалеешь. У меня хороший бюджет. Плюс будет бонус. На твоем месте я бы не отказывался.

– Бонус?

– Все подробности потом. Приходи завтра… и не забудь захватить бинокль.

Бен-Цук убрал телефон в карман, натянул на замерзшее ухо шапку и еще какое-то время постоял на пригорке с чужим мячом в руках: может, кто-нибудь за ним все-таки придет? Никого не дождавшись, он бросил мяч в машину и поехал домой. Дети наверняка обрадуются новому мячу. Особенно младший. Что, если спрятать мяч за спиной? Войти в дом и неожиданно протянуть ему: вот тебе подарок? Возможно, блеск в его глазах и торопливое объятье – даже если он тут же вырвется и убежит – позволят Бен-Цуку хотя бы на несколько мгновений почувствовать себя не отчимом, а отцом?

* * *

В шесть лет Наим влюбился в птицу. Это был щегол с желтым пятном на крыле и с красной головой. Наим шел по полю, когда перед ним вдруг взлетела целая стая щеглов.

В семь лет Наиму удалось впервые погладить щегла. Это было возле магазина Мунира. Он сделал это на спор. Его друзья утверждали, что у него ничего не получится. Стоит ему приблизиться к щеглу, тот улетит.

В девять лет ему сел на плечо удод. Через несколько секунд он улетел, но Наим целый день вспоминал, как в тело вонзились его чудесные коготки.

В десять лет он выбросил клетку, которую подарила ему мама. Будь он старше, он сумел бы объяснить ей, что птицы хороши именно тем, что могут свободно летать.

Отец называл его птицеловом. То есть бездельником. Неисправимым лодырем. Дети его дразнили, щекотали ему шею перьями, кидались в него камнями, устраивали ему западни из веток и смеялись, когда он падал.