Медный всадник. Жизненный путь Этьена Фальконе - [55]

Императрица снова помогает Фальконе, но письма ее становятся все более короткими и сухими. «Заключите перемирие с вашими врагами, как я с султаном», – просит она Фальконе. Но мог ли Фальконе заключить мир с человеком, подлость которого не знала границ? Тогда это был бы не Фальконе. Он мог простить, если бы дело касалось его одного. Но мог ли он простить Бецкому своих друзей, оклеветанных и уничтоженных этим страшным человеком?

Душа болела у него за Антона Лосенко, злобно преследуемого Бецким, в распоряжение которого несчастный художник поступил после своего приезда из-за границы. Бецкой загружал его множеством ничтожных поручений, не давая никакой возможности работать над картинами. Фальконе не мог не вступиться за художника, и он решил опять написать императрице: «Уже давно я страдаю, не зная, к кому обратиться; я, впрочем, говорил, но безрезультатно. Речь идет о Лосенко, искусном, честном и несчастном. Всего лишь год, как он вернулся в Петербург, но и этого достаточно, чтобы испытать все тяготы под руководством Бецкого. Вы думаете, что он пишет Ваши картины. О, совсем нет! Он не пишет свои картины, хотя прошел превосходную выучку в Париже. Оглушенный, преследуемый, огорченный, обремененный тьмою академических пустяков, он не в состоянии коснуться кисти – его погубят несомненно. Он талантливейший среди своих соотечественников живописец, к этому остаются нечувствительны, им жертвуют. Если с художниками не станут обращаться лучше, то или будут одни посредственные художники, или они будут уходить».

Фальконе не мог не знать, что Бецкой возненавидит его еще больше за то, что он вмешивается в это дело, но он не мог спокойно наблюдать агонию прекрасного живописца. Императрица ответила, что справится у Бецкого о заказанных Антону Лосенко картинах. «После этого я перейду к внушению, скажу, что он мне нужен для моей галереи, и тогда придется мне его уступить», – грозилась Екатерина. Обещание осталось пустой фразой. Своим заступничеством Фальконе лишь осложнил положение Лосенко.

Зимой 1772 года директор Академии художеств Кокоринов тяжело заболел, а затем при непонятных обстоятельствах покончил с собой. Внутренние дела в Академии, оставшейся без руководства, сильно осложнились. Процветало воровство, финансовых ревизий не было несколько лет, учет был запущен и невероятно запутан. Академия обратилась к своему президенту Бецкому, чтобы он поручил исполнение директорской должности Жилле, которому по уставу как адъюнкт-ректору полагалось назначение на эту должность. Но неожиданно для всех Бецкой, сославшись на то, что Жилле не знает языка, решил назначить директором профессора по классу живописи Антона Лосенко.

Лосенко и не помышлял об административной карьере и вообще плохо представлял себе свои новые обязанности. Но выбора у него не было. Когда Лосенко наконец попытался вникнуть в запущенные дела Академии, он пришел в ужас от творимых там злоупотреблений в денежных делах. Понимая, что его самого могут осудить за растрату казенных денег, он пишет Бецкому бумагу за бумагой, но тот или молчит, или отвечает что-то невразумительное.

Новый директор Академии не протянул и года. Обязанности и заботы директора непрерывно возрастали. Лосенко был в полном отчаянии. Он собирался совсем уехать из Петербурга, затем запил с горя, и сердце не выдержало – он умер осенью 1773 года от сердечного приступа, едва отметив свое 36-летие.

Фальконе часто бывал в его казенной холостяцкой квартире, забитой этюдами, эскизами и рисунками, где стояли лишь простая железная кровать, секретер, стол и несколько стульев. Почетное место занимала небольшая икона с изображением улыбающейся Богоматери с воздетыми руками.

– Это Богоматерь Знамение, – пояснил Лосенко. – Среди русских икон домонгольской эпохи Богоматерь Знамение – одна из самых древних, а всего от того времени сохранилось очень мало подобных икон. Такие иконы были широко известны в Византии, ведь искусство иконописи возникло на Руси с принятием христианства, и вместе с ним пришло из Византии. Но русские мастера недолго были учениками греков. Первым русским иконописцем, творившим в конце XI века, был Алипий Иконописец – монах Киево-Печерского монастыря. Ни одна из его икон не дошла до наших дней. Иногда мне кажется, что эта моя икона – единственная из чудом сохранившихся работ этого мастера, ведь на ней у Богоматери – истинно славянский лик. Икона эта случайно досталась моему деду в то время, когда старообрядцев-раскольников изгоняли из Киево-Печерской лавры.

Фальконе заинтересовался рассказом Лосенко. Взаимоотношения старообрядцев и Петра I давно интересовали его.

– Я слыхал, что во времена борьбы со старообрядцами их предводитель, протопоп Аввакум, был сожжен заживо, а его сподвижницу, боярыню Морозову, пытали и сослали в Сибирь. Множество старообрядцев были также казнены или отправлены в глушь. Преследования староверов часто связывают с именем Петра I, которого многие обвиняют в том, что он насильственно подавлял в своем народе национальные черты. Но это всегда казалось мне нелогичным, не так ли? – спросил Фальконе.