Медный кувшин старика Хоттабыча - [62]

— А кто такой этот Путин? — удивился Гена.

— Кто надо… — нагрубил почему-то Костя.

Кому надо? — хотел сострить Гена, но осекся, оценив взглядом степень Костиного недовольства. Какое в конце-то концов ему. Гене, дело до какого-то там мистера Путина?

Гена тоже посмотрел в иллюминатор. Капли дождя ползли вниз по стеклу, встречаясь и сливаясь; большие капли поглощали капли поменьше, и чем крупнее они становились, тем быстрее было их неостановимое движение вниз — к общему дождевому потоку, стремившемуся куда-то под землю через канализационные решетки правительственной взлетной полосы.

Гена некоторое время наблюдал за каплями, пытаясь угадать, какая именно из маленьких капель начнет пожирать остальные, чтобы превратиться в большую, и при этом доползет до края стекла, не попав под более крупную. Но угадать было невозможно; это было все равно, что считать баранов, и ресницы Гены стали сами собой слипаться сном.

«Дождь — хорошая примета, путь будет добрым», — подумал он.

Перед закрытыми его глазами всплыло яркое калифорнийское солнце, дрожавшее в мареве горячего песка, сухой ветер пустыни, нежно целующий его шею…

И ветер нес его прочь, на другую сторону континента: промелькнул небесный полупризрачный ледяной город из полупрозрачных слюдяных небоскребов на берегу стеклянного моря-океана; потом понеслись обрывками кадры его полета на ковре-самолете через влажные облака; смущенно улыбавшаяся Дайва: «я тебя именно так и представляла»; перепуганный Хоттабыч, бьющий с неба земные поклоны Биллу Гейтсу; почему-то Пылесос в обнимку с писателем и еще каким-то бородатым улыбчивым чуваком-грибником, которого Гена то ли знал, то ли не знал; и маленькая девочка, которой человек-яйцо объяснял, что слова подобны бумажнику: откроешь, а там — два отделения. Поверх всех всплыл туманом господин Костя, протягивавший Гене «Ваттерман» — на кончике золотого пера набухала красная капля, разрастаясь и чернея, заполняя собой все пространство и время. Сквозь нее на Гену полетели какие-то разноцветные звезды, и все окна картинок сменил скрин-сейвер сна, — стенд бай, Гена, баю-бай, Гена, бай, Гена, бай…

Краткое содержание семнадцатой главы

Пробуждение Гены заканчивается визитом неизвестного господина, Константина Владленовича Смирнова, который везет Гену к Биллу Гейтсу для какого-то важного разговора. Попутно от имени Гейтса господин одаривает Гену настоящими дарами, наглядно демонстрируя преимущества земного перед сказочным. Дары, как и сама поездка, явно не соответствуют бюджету представительства даже очень крупной международной корпорации. Но это не приходит в голову Гене, который очень мало знает о бюджетах корпораций.

Глава восемнадцатая,

в которой с той стороны тоже люди

Потому что Гена спал, радости и скука полета остались наяву — в другой, параллельной жизни. Там же остались несовершенными и телефонный звонок родителям, и и-мейл Этне, и размышления о реальности происходящего, и преодоление звукового барьера, и главный вопрос: почему, какого черта Гена понадобился Биллу Гейтсу, да еще настолько, чтобы задействовать все самые исполнительные механизмы планеты? И только курить во сне хотелось так же сильно.

Когда самолет набрал высоту. Гену аккуратно переложили на небольшую кровать в спальном отсеке самолета — он даже не проснулся. Через пять с половиной часов Костя разбудил Гену, чтобы тот принял душ, а после душа нагрузил его новыми дарами: с точки зрения Кости, появление Гены в его обыкновенной одежде перед хозяином всесильной корпорации свидетельствовало бы о его, Костиной, недостаточной внимательности к деталям. Поскольку времени на хождение по магазинам не было, Костя заказал в московских бутиках подходящую, по мнению Кости, одежду и обувь разных размеров: костюмы Нино Черрути, сорочки братьев Брукс, галстуки Валентино, носки и белье Хьюго Босс и туфли Баркер.

«Эх, жалко, рубашки „Пинк“ у нас не в почете и „Черчес“ не сумел достать, — сокрушался Костя, — не успели бы привести из Лондона, а здесь только „Баркер“, „Ллойд“ и „Раппорт“, да „Почетти“ с лоховскими бляхами-мечами — приличной обуви не найдешь».

Старую Генину одежду поместили в небольшой «Самсонайт» на колесиках, специально предусмотренный Костей, туда же Гена определил «десятки». Теперь он путешествовал с багажом.

Пока Гена быстро завтракал, стараясь не особенно налегать на икру, над его головой трудился парикмахер, что вообще-то, откровенно говоря, было не особенно удобно — волосы падали на еду и попадали в рот; а после завтрака ему сделали маникюр — уже пристегнутому, в кресле, когда самолет шел на посадку. В новом костюме Гена себя чувствовал как в футляре. Вся его сонная самоуверенность исчезла в чемодане, вместе с привычной одеждой. Туманность восприятия действительности растаяла с остатками сна, душ обострил нервные окончания для ощущений приближавшегося со сверхзвуковой скоростью почти вчерашнего утра и дня, завтрак придал ему сил для тщательного понимания происходящего, и теперь, наблюдая в чистейшем хрустальном прозрачном воздухе поднимающиеся к его самолету горы, пляжи и синий океан с белой каемочкой прибрежной пены, он нервничал, не зная, чем придется расплачиваться за всю эту роскошь, поданную ему как на блюдечке, и хватит ли у него активов, чтобы обеспечить сделку.