Медная пуговица - [14]

Сведения, которые приносили девушки, не имели большого значения, но хороший разведчик, разумеется, не пренебрегает ничем, поэтому даже такая поверхностная агентура имела свою ценность.

Во всяком случае, с помощью своих посетительниц я довольно хорошо представлял себе, как проводят время немецкие офицеры и всякие бесчисленные гитлеровские админист­раторы, чем занимаются, где бывают, с кем встречаются, и отчасти даже чем они практиче­ски интересуются.

Девушки эти, конечно, не были профессиональными агентами, служба у господина Берзиня была для них приработ­ком. Но, как говорится, курочка по зернышку клюет да сыта живет; множество мелких фактов и фактиков создавали в общем достаточно ясное представление о жизни тех слоев об­щества, которые могли интересовать господина Берзиня.

Вначале, правда, меня несколько удивляло, почему агентура Берзиня состояла из одних девушек – как на подбор, все эти кельнерши, маникюрши и массажистки были миловидны и молоды, – но потом я сообразил, что это был неплохой способ маскировки подлинных взаимоотношений Берзиня и его сотрудниц; нравственные качества Берзиня могли вызывать осуждение, но зато истинные его занятия не вызывали никаких подозрений.

Впрочем, господин Берзинь, вероятно, был более внимателен к этим девушкам, чем я, потому что неко­торые посетительницы покидали меня с явным разочарованием, не получив, по-видимому, всего того, на что они рассчитывали; я ограничивался лишь тем, что деловито выдавал им зарплату – этому научила меня Ян­ковская.

На второй или третий день после моего вселения в квартиру Берзиня она поинте­ресовалась:

– Ваши посетительницы возобновили свои посещения?

– Да, заходят, – сказал я. – Но мне опять непонятно…

– Ничего-ничего, – оборвала она меня. – Скоро все станет на свое место. Их сведения не представляют особой ценности, но будет хуже, если они перестанут захо­дить. Их надо поощрять.

Она достала из моего стола, поскольку стол Берзиня считался теперь моим, связку ключей и открыла небольшой стенной сейф, скрытый за одной из акварелей; в нем хра­нились деньги и, как оказалось, золотые безделушки.

Запас валюты был не слишком велик, но все же в сейфе хранились и доллары, и марки, и фунты стерлин­гов, а всяких колечек, сережек и брошек было как в небольшом ювелирном магазине.

Я взял несколько безделу­шек. Зеленоватые, розовые, лиловые камешки насмешливо поблески­вали на моей ладони… Заглянул в сейф: у задней стенки лежал голубой конверт, в нем находились какие-то фотографии. Я высыпал их из конверта. Это были те непристойные, гривуазные картинки, которые в газетных объявлениях туманно называются «фотографиями парижского жанра». Мне стало даже как-то неудобно оттого, что их могла увидеть Янковская.

Но они не произвели на нее никакого впечатления.

Я сунул снимки обратно в конверт и пошел было из комнаты.

– Куда это вы? – остановила меня Янковская.

– Выбросить!

– Эти… картинки? Напрасно. Господин Берзинь держал их, как я думаю, для того, чтобы раз­влекать своих девушек…

Я пожал плечами.

– Знаете ли…

Янковская поджала накрашенные губы.

– Допустим, что вы… ну, что вы не такой, как ваш предшественник! Однако я не советую их выбрасывать. В нашей работе годится решительно все. Нельзя предвидеть всех положений, в кото­рых можно очутиться.

Я колебался, но в таких делах она, несомненно, была, опытнее меня.

– Да-да, иногда самые неожиданные вещи приносят неоценимую пользу, – добавила она. – Поэтому положите эти карточки обратно, места они не проле­жат… – Она взяла у меня конверт и сама положила его на прежнее место. – Теперь пересчитайте валюту, ее надо беречь, – деловито посоветовала Янковская. – А сережки и кольца предназначены специально для вознаграждения девушек.

И я дарил приходившим ко мне девушкам то недорогой перстенек, то брошку…

Подарки они принимали охотно, но, вероятно, не возражали бы и против более нежного вни­мания к их особам.

Во всяком случае, Янковская, которая, должно быть, все время держала меня в поле своего зрения, как-то спросила:

– Скажите, Август, это трусость или принципиальность?

Я не понял ее.

– Вы это о чем?

– Тот, другой, на которого вы так похожи, был менее скромен, – сказала она. – Девушки на вас обижаются. Не все, но…

Меня заинтересовали ее слова, но совсем не в том смысле, какой она им придавала.

– А вы их видите?

– Не всех, – уклончиво ответила она. – Август посвящал меня не во все свои тайны…

– Но почему немцы так снисходительны к этому таинственному Августу? – спросил я ее тогда. – Контрразведка работает у них неплохо, и как это они при всей своей подозрительности не замечают этих до­вольно частых и, я бы сказал, весьма сомнительных посещений? Почему не обращают внимания на странное поведение Берзиня? Почему оставляют его в покое? Почему проявляют в отношении ко мне такое странное равнодушие?

– А почему вы думаете, что они к вам равнодушны? – не без усмешки вопросом на вопрос ответила мне Янковская. – Просто-напросто они отлично знают, что вы не Август Берзинь, а Дэвис Блейк.

4. Приглашение к танцам

«Час от часу не легче, – подумал я. – Из Андрея Семеновича Макарова я внезапно превратился в Августа Берзиня. И не успел выяснить, каким образом и для чего это превращение произошло, как мне сообщают, что я уже не Август Берзинь, а Дэвис Блейк!»