Медленные челюсти демократии - [9]

К сожалению, демократическая идея рекрутирует изрядное количество авантюристов и пройдох, негодных к другой работе, — и последствия этого плачевны. Можно лишь сочувствовать избирателю, который должен сделать выбор между тремя-четырьмя одинаковыми во всех отношениях врунами, каждый из которых желает быть представителем этого избирателя. От обилия разночтений возникает постоянная путаница и появляются проекты слияния разных партий в одну: ведь все они «демократические». Так, мы недавно наблюдали бесплодные усилия российских «демократов» объединиться, так в тридцатые годы в Германии существовала «концепция поперечного фронта» Шлейхера — подразумевалось слияние профсоюзов с левым крылом национал-социалистской партии и привлечение к ним немецкой народной партии. В таких прожектах рисуется утопическая картина, в которой демократы берутся за руки во избежание гражданской войны и победы третьих сил. Как в сегодняшней России, так и в Германии тридцатых, этот план не сработал — и прежде всего потому, что всегда найдется очередная сила, которая объявит себя самой подлинной демократией, наиболее адекватной представительницей народа.

Выявить ту демократию, которая является самой что ни на есть подлинной, — вот задача для истории. Эту задачу история и решала.

5. Демократия в перспективе мировой войны

Двадцатый век есть век победившей демократии, в ходе истории века лишь уточнялся конкретный метод правления: среди многих предложенных демократий выбиралась наиболее результативная. Были опробованы разные варианты демократии: корпоративное государство Муссолини, советы большевиков, национал-социализм Гитлера, американский федерализм, развитой номенклатурный социализм, управляемая демократия, демократический централизм, буржуазная демократия, военный коммунизм. Разные народы и разные культуры практически единовременно стали пробовать, как использовать форму народовластия — фиктивную или реальную. Если к тому же принять во внимание такие институты, как Интернационалы четырех созывов, всевозможные народные фронты, и, наконец, Лигу Наций, а затем Организацию Объединенных Наций, действующую на том же принципе народного представительства, — то перед нами встает комплекс усилий: применить принцип демократии сколь можно широко. Иное дело, что различные демократии плохо уживались друг с другом. Национал-социализм вступил в конфликт с большевизмом, американская демократия ненавидела демократию советскую и не слишком уживалась с демократией европейской. Демократия Китая также не признавала советский вариант демократии, а демократия Чили протестовала против экспансии демократии американской. Анархисты-синдикалисты не соглашались с конституционными демократами, а печальный конфликт так называемых «меньшевиков» и «большевиков» составил интригу Октябрьской революции. Демократическим следует считать правительство в республиканской Испании — впрочем, генерал Франко также оперировал понятиями «свобода» и «братство». Демократический режим в Югославии другими демократами был признан несостоятельным, и таких примеров можно привести сотни. И конфликт разных изводов народовластия был явлен в двадцатом веке во всей сокрушительной силе. Этот конфликт народовластий стал контрапунктом двадцатого века, это самый важный конфликт новейшей истории. Разрешить этот вопрос практически, выбрать сильнейшую особь среди демократий — можно было лишь путем истребления конкурентов. Равные убивают равных, чтобы выделить наиболее равного, так мир и пришел к оруэлловской формуле. Этим кровопролитным столкновением демократий стала Вторая мировая война.

В годы Второй мировой войны на поле брани сошлись несколько держав — и каждая из них имела основания считать себя демократической, всякий правитель выражал лишь волю народа: Черчилль в не меньшей степени, чем Сталин, а Гитлер в не меньшей степени, чем Рузвельт. Что касается Де Голля, тот просто недоумевал — к чему столько лишних политических прений, если речь о простом: о судьбе нации. Если добавить к этому перечню идею национального возрождения Италии, Фронт национального спасения Испании и народные движения в малых странах Европы — то налицо будет именно народная война, демократическая бойня.

Это надо произнести со всей определенностью: Вторая мировая война есть не что иное, как процесс естественного отбора среди демократий. Вторая мировая война сменила Первую мировую войну с последовательностью и неотвратимостью, поскольку конфликт монархий был переведен в конфликт демократический.

Глядя на историю двадцатого века, следует признать простой факт: перед нами великая битва за первенство в демократии. Признать этот простой факт затруднительно, поскольку привычно толкуют эту войну как битву демократии с тиранией. Понимание процесса затрудняет стереотип изложения событий. Стоит произнести термин «германская военная машина», как перед нами встает тираническое государство восточного образца — то есть нечто, не имеющее отношения к европейским демократиям.

История Второй мировой войны традиционно подается в том ключе, что на поле брани столкнулись авторитарная модель, несущая тиранию, — и модель демократического общества, отстаивающего свободу. Так, распространено художественное сравнение с греко-персидскими войнами, и немецкие войска сравнивают с легионами Ксеркса, тогда как англоязычные демократии должны напоминать греков. Так средствами искусства внушается, что двадцатый век явил нам битву свободных личностей с манипулируемой тираном толпой. Эта легенда весьма популярна.