«Медленное возгорание» - [29]

Я заглушил байк и припарковался возле задней двери. Хоуп слезла и стала возиться со шлемом. Мне пришлось подавить улыбку, пока она боролась с тем, чтобы разобраться, как его снять. В конечном итоге я освободил её и положил шлем себе на бедро. Она тряхнула волосами, и я заметил, что они стали немного короче, чем были в прошлом году. Хотя до сих пор такие же прекрасные, какими они мне запомнились, и я бы отдал почти всё, чтобы пробежаться по ним пальцами или просыпаться каждый грёбаный день, зарывшись в них носом.

— Спасибо, Рок. Спасибо, что отвлёк мои мысли ненадолго.

Её губы дёрнулись, когда она с трудом произнесла последние несколько слов, и моё обычно холодное сердце начало с силой стучать из-за неё. У неё впереди мучительный путь скорби, и я немногим мог здесь помочь. Я хотел от неё кое-что, что, знал, Хоуп не могла мне дать в данный момент.

— Всегда пожалуйста, Хоуп. Если тебе что-нибудь понадобится, позвони мне, — я вынул карточку и нацарапал свой номер на обратной стороне. Не могу описать словами, как сильно хотел, чтобы она воспользовалась им. Когда будет готова.

Она взяла карточку, пялясь на неё мгновение, прежде чем спрятать её в передний карман куртки.

— Спасибо.

После она развернулась и направилась в дом.

Один год.

На её подъездной дорожке я принял решение.

Один год скорби. Потом я вернусь, чтобы сделать эту женщину своей.

Часть 2

Глава 8.

(Восемь месяцев спустя)

Хоуп.

Выскользнув из постели, я некоторое время пялюсь на дверь ванной. Моя грудь всё ещё поднимается и опадает с каждым тяжёлым выдохом. Мимолётный взгляд на часы — сейчас три ночи. Мне даже не нужно было смотреть. Мрак вокруг меня такой знакомый, что теперь я уже с лёгкостью могу догадаться, который сейчас час.

Каждый день словно наказание за жизнь, пока Клэй лежит в земле. Мне хочется спать. Это всё, что я хочу делать. Весь день, каждый день. Сон уводит меня от мук одиночества.

Протянув руку, я копошусь с прикроватной лампой. Чёртова вещичка выглядит красиво, но она бесполезна. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы найти выключатель и щёлкнуть по нему. Благодаря слабому освещению наша спальня ожила. Я едва ли прикасалась к «стороне Клэя» в комнате с тех пор, как он умер. Не могу вынести этого.

Я солгала Софи о моей матери и отчиме, которые находились рядом, чтобы помочь мне. Мою мать нельзя было назвать заботливой уже около двадцати лет, и никаким магическим образом она не собирается становиться такой сейчас. Всю свою скорбь я несу сама и не могу переложить бремя на кого-нибудь ещё, даже на мою лучшую подругу. Сестра Клэя заезжала, чтобы покритиковать меня. В итоге ей стало скучно, и она уехала окончательно.

Перебирая его вещи, я обнаружила, что он оформил очень крупную страховку, когда мы поженились. Это и плюс то, что он умер во время работы, означало, что мне не нужно возвращаться к юридической практике, если я не хочу. После такой долгой борьбы за финансовую независимость деньги кажутся какой-то потусторонней шуткой. Мысль о том, что они появляются при самом худшем повороте событий, сама по себе очень трагична.

Я выползаю из горе-оцепенения по мужу достаточно долго, чтобы погасить кредит за машину Клэя, продать мою старую развалюху, выплатить закладную на дом и свои студенческие ссуды. После у меня больше не остаётся долгов, так что я вольна зарыться с головой под одеяло и позволить миру продолжать вертеться без меня. Я плачу за электроэнергию, когда мне присылают яркие жёлтые уведомления, в которых речь идёт о том, что её отключат. Кабельное телевидение не работает, а я даже не замечаю этого несколько недель. Страховка автомобиля и баланс сотового телефона списываются непосредственно со счёта уже несколько лет. Не то чтобы это имело значение — я почти не выхожу из дома.

Друзья звонили, чтобы проверить меня, но спустя некоторое время прекратили. Наверное, потому что со мной неприятно разговаривать и потому что я не перезваниваю. Я отклоняю любые приглашения, и в итоге люди прекращают меня беспокоить.

Я так чертовски сердита. Я зла на Клэя, но не могу, потому что это не его вина. Он даже убедился в том, что со мной всё будет в порядке, если что-нибудь подобное случится. Это тоже хорошо, потом что я в замешательстве. Он хорошо меня знал. Он знал, как тяжело мне было, когда, будучи подростком, я перебиралась из одной наводнённой крысами квартиры в другую, потому что моя мать не могла взять себя в руки после смерти отца. Я поклялась, что никогда не буду так жить; это и было одной из причин, почему мы с Клэем так тяжело работали.

Один день перетекает в другой, и прежде чем я могу осознать, неделя сменяет неделю. Я едва ли ем. Едва ли вылезаю из постели. Боль безжалостна. Я почти хочу начать пить, чтобы унять агонию. Всё говорю себе «завтра». Завтра я что-нибудь сделаю. Вернусь на работу? Схожу в бакалейную лавку? Помою голову? Завтра я что-нибудь сделаю. Я просто не знаю, что значит это «что-нибудь».

Так я существую месяцами. Однажды в полдень ко мне внезапно заезжает Софи. Дорогая, милая, терпеливая Софи, которая просто не может понять намёков и оставить меня нахрен в покое. Взгляд на её лице говорит мне, в каком ужасном я состоянии, когда она меня находит.