Медленная проза - [5]

Шрифт
Интервал

Зиму Володя прожил один. Сергей и Энвер обустраивались в Симферополе. На следующее лето приехал только Энвер. Сергей уже работал в крымском парламенте.

Весной Володя нанял рабочих для обновления лозы за дорогой. Сам же с Энвером переделывал испорченные в прошлом году шпалеры. Неделю жил агроном, которого прислал Сергей, составили план работ на лето и осень. Лето оказалось влажное, дождливое, но, несмотря на это, осенью Володя сдал на завод четырнадцать машин.

– В следующем году догонишь до двадцати, – говорил винодел, обходя с Володей склон. – Еще года два-три, и восстановишь виноградник. Когда-то мы отсюда до сорока машин вывозили.

Но на следующий год собрали не двадцать, а семнадцать машин – в ночь с 20 на 21 августа трехчасовая гроза с градом и ураганным ветром уничтожила половину летних трудов Володи. Зато на подходе были участки с молодой лозой.

В том же году Володя женился – стремительный июльский роман с отдыхающей в пансионате медсестрой Таней из Харькова продолжился в переписке, зимой она переехала к Володе.


…Шел четвертый Володин сезон. Отцветали виноградники, Володя работал наверху с рабочими, между рядами быстро шел Энвер: «Володя, у нас гости». На дороге перед домом стоял похожий на блестящее насекомое темномалиновый джип. Во дворе, в тени виноградной беседки сидели трое и молча смотрели на идущего к ним Володю.

– Здравствуйте, – сказал Володя. – Зачем пожаловали?

– Мы покупатели, – выдержав паузу, сказал сидевший посередине.

– Так рано еще. Виноград только начал завязываться.

– А мы все покупаем. Дом, виноградники, дорогу, гору – все.

– А кто вам сказал, что я продаю?

– Придется. Во-первых, мы даем нормальную цену. Десять тысяч. Ты-то за девять купил. А во-вторых, по закону тебе вообще не имели права все это продавать. В любом случае хозяйство это будет нашим. Платим потому, что не хотим бумажной волокиты. Неделю тебе на размышления.

Ленивыми кинематографическими походками прошлись парни через двор, похлопали дверцами. За ними, взяв Володину машину, уехал в Симферополь Энвер. Володя с испуганной Таней пошли наверх к рабочим. Вечером приехали четверо молодых людей от Сергея, они был вежливы, немногословны, внесли тяжелые сумки в комнату Энвера, попросили отпустить рабочих и не выходить со двора. Двое из них сразу легли спать, а двое расположились по обе стороны от дома, с обзором на дорогу и балку. Свою принадлежность они и не маскировали: бандиты, боевики, охранники – оттенки уже не интересовали Володю. И так ясно – кончилось его виноградное счастье. Еще через два дня вернулся Энвер в сопровождении микроавтобуса, из которого вышли несколько человек.

– Дело плохо, Володя, – сказал Энвер. – Винзавод вступаться не будет, с ними уж договорились. Пока есть время, покажи виноградник этим, – он махнул головой на приехавших.

– Не могу, Энвер. Показывай сам. Извинись за меня и показывай.

Гости вернулись с виноградника к вечеру, потом осмотрели дом, подвалы, сараи, проверили водопровод. Таня с ненависть наблюдала за ними из летней кухни. За стол сели уже в темноте.

– Ну что, Владимир, – заговорил после паузы маленький сухонький старик с быстрыми живыми глазами, – не будем ходить вокруг да около. У нас к тебе предложение передать свое хозяйство в ведение нашего фонда за двадцать тысяч. Еще шестьдесят ты получишь в конверте. Пойми, по-другому не получится. Интересы столкнулись не здесь, а в Симферополе. Тут уже дело не только в виноградниках. Дело в интересах и перспективах. Если мы сейчас договоримся, все можно будет сделать через Сергея за неделю. Не договоримся – у тебя заберут всё. Совхоз действительно не имел права продавать виноградники. Документы на продажу будут аннулированы – симферопольские получат хозяйство бесплатно.

– А вы что же, – спросила Володина жена, с ненавистью глядя на старика, – вы разве не можете, как они?

– Нет, – улыбнулся старик Тане. – Сейчас нет. Может, года через два. А сейчас мы можем только с помощью вашего друга Сергея.

– Я подумаю, – сказал Володя.

– Конечно, – с понимаем кивнул старик. – Конечно, вы должны подумать.


На проводах, неожиданно многолюдных, к Володе подошел Юра:

– Ну что, выпьем с горя?

– Давай, Юр! Только честно скажу: горя не чувствую. Тяжело. Обидно. Но горя нет.

На рассвете Володя с Таней в «рафике» Сергея выезжали на верхнюю дорогу. Володя оглянулся, но дом и виноградники уже закрыл холм, прощально блеснуло только море. Володя прислушался к себе: было грустно, но и только. На коленях лежала тяжелая кожаная сумка, и там внутри, в тесно спеленутых банковскими ленточками бледно-зеленых листиках, текла виноградная кровь его будущего хозяйства.


P. S.

Через три года, осенью, оставив свои виноградники под Анапой на управляющего, Володя с Таней по двухнедельному туру отдыхали в Испании.

После завтрака Володя ждал на террасе Таню с полотенцами и слушал здешнего знакомого, сорокалетнего крепыша из Ярославля. Накануне тот разбил взятый напрокат мотоцикл и делился впечатлениями:

– Жаль, не видел ты, Володь, их рож, когда я выложил эти говеные две с половиной. Аж побелели, останавливать начали: с адвокатом, говорят, посоветуйтесь, экспертизу сделайте, проверьте правильность дорожных указателей… Да что я – мелочиться буду?! Разве объяснишь таким, что чувствует человек, когда на спидометре – под сто сорок, машина классная, трасса отутюженная… Да видел я, видел указатель этот, но кайф не хотел ломать. А как почувствовал, что не удерживаю, я руль отпустил и – в сторону. Там как раз кюветики с травой. И всего-то – плечо зашиб немного да рукав на куртке ободрал.


Еще от автора Сергей Павлович Костырко
На пути в Итаку

Путешествия по Тунису, Польше, Испании, Египту и ряду других стран — об этом путевая проза известного критика и прозаика Сергея Костырко, имеющего «долгий опыт» невыездной советской жизни. Каир, Барселона, Краков, Иерусалим, Танжер, Карфаген — эти слова обозначали для него, как и для многих сограждан, только некие историко-культурные понятия. Потому столь эмоционально острым оказался для автора сам процесс обретения этими словами географической — физической и метафизической — реальности. А также — возможность на личном опыте убедиться в том, что путешествия не только расширяют горизонты мира, но и углубляют взгляд на собственную культуру.


Новый мир, 2006 № 11

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/.


Шкала Залыгина

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Перевод с корейского

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Простодушное чтение

Образ сегодняшней русской литературы (и не только русской), писавшийся многолетним обозревателем «Нового мира» и «Журнального зала» Сергеем Костырко «в режиме реального времени» с поиском опорных для ее эстетики точек в творчестве А. Гаврилова, М. Палей, Е. Попова, А. Азольского, В. Павловой, О. Ермакова, М. Бутова, С. Гандлевского, А. Слаповского, а также С. Шаргунова, З. Прилепина и других. Завершающий книгу раздел «Тяжесть свободы» посвящен проблеме наших взаимоотношений с понятиями демократии и гуманизма в условиях реальной свободы – взаимоотношений, оказавшихся неожиданно сложными, подвигнувшими многих на пересмотр традиционных для русской культуры представлений о тоталитаризме, патриотизме, гражданственности, человеческом достоинстве.


Дорожный иврит

Израиль глазами русского – книга, писавшаяся в течение семи лет сначала туристом, захотевшим увидеть библейские земли и уверенным, что двух недель ему для этого хватит, а потом в течение шести лет ездившим сюда уже в качестве человека, завороженного мощью древней культуры Израиля и энергетикой его сегодняшней жизни. Соответственно и описывалось увиденное – уже не только глазами туриста, но отчасти и глазами «эпизодического жителя» этой страны. Автор благодарен судьбе за пусть короткий, но каждый раз исключительно яркий и запоминающийся опыт жизни в Тель-Авиве, в Иерусалиме, в Хайфе, в поселении Текоа на «территориях», а также за возможность наблюдать вблизи жизнь израильской художественной элиты.


Рекомендуем почитать
Ты здесь не чужой

Девять историй, девять жизней, девять кругов ада. Адам Хэзлетт написал книгу о безумии, и в США она мгновенно стала сенсацией: 23 % взрослых страдают от психических расстройств. Герои Хэзлетта — обычные люди, и каждый болен по-своему. Депрессия, мания, паранойя — суровый и мрачный пейзаж. Постарайтесь не заблудиться и почувствовать эту боль. Добро пожаловать на изнанку человеческой души. Вы здесь не чужие. Проза Адама Хэзлетта — впервые на русском языке.


Жить будем потом

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Нетландия. Куда уходит детство

Есть люди, которые расстаются с детством навсегда: однажды вдруг становятся серьезными-важными, перестают верить в чудеса и сказки. А есть такие, как Тимоте де Фомбель: они умеют возвращаться из обыденности в Нарнию, Швамбранию и Нетландию собственного детства. Первых и вторых объединяет одно: ни те, ни другие не могут вспомнить, когда они свою личную волшебную страну покинули. Новая автобиографическая книга французского писателя насыщена образами, мелодиями и запахами – да-да, запахами: загородного домика, летнего сада, старины – их все почти физически ощущаешь при чтении.


Человек на балконе

«Человек на балконе» — первая книга казахстанского блогера Ержана Рашева. В ней он рассказывает о своем возвращении на родину после учебы и работы за границей, о безрассудной молодости, о встрече с супругой Джулианой, которой и посвящена книга. Каждый воспримет ее по-разному — кто-то узнает в герое Ержана Рашева себя, кто-то откроет другой Алматы и его жителей. Но главное, что эта книга — о нас, о нашей жизни, об ошибках, которые совершает каждый и о том, как не относиться к ним слишком серьезно.


Маленькая фигурка моего отца

Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.


Осторожно! Я становлюсь человеком!

Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!


Свет в окне

Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.


Против часовой стрелки

Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.


Жили-были старик со старухой

Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.


Любовь и голуби

Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)