Медиум - [30]

– Ага, – радостно проговорил Игорек.

– Ну так как? – И Сергей сделал шаг вперед.

И Ромка, грозный страшный Ромка-Севрюга, попятился и вдруг заорал истошным голосом:

– Ма-а-ма!!! Чего они ко мне лезут!

Вспоминая, Игорь Иванович улыбнулся.

– Мать этого Ромки, злющая крикливая баба (продавщицей работала в гастрономе), тут же побежала жаловаться Сережкиным родителям. Смех! Севрюга, красный как рак, упирается, а она его за руку за собой тащит. В качестве вещественного доказательства.

– И что, здорово влетело? – спросил Козаков. – Мой батя мне бы всыпал по первое число.

– Нет, Сергею повезло с родителями. Разобрались что к чему, не стали наказывать. Они ему верили: Сережка никогда не врал. Помню, как-то раз он разбил мячом чужое окно. Никто ничего не видел, его даже не заподозрили. А он сам пришел и признался. Тут уж попало будь здоров! И чистосердечное признание срок не скостило. Я потом все допытывался: зачем сказал? Знаете, что он ответил? «Боюсь. Вдруг в следующий раз кто-то разобьет окно, а подумают на меня. Я скажу: я не разбивал, а мне ответят: прошлый раз ты тоже отказывался, а оказалось, что ты…»

Двойной подбородок Козакова колыхнулся.

– Это на что ты намекаешь? Чтобы я признался твоему следователю?

– В чем? – спокойно спросил Колесников.

– В том, что я не ночевал сегодня в своем номере.

Глава 9 ПРИДВОРНЫЕ

Узкое сводчатое окно башни было украшено снаружи сложным цветочным орнаментом. Господин Ти-Сонг Децен всматривался красными воспаленными глазами в ночь, в холодный мрак, навеянный вершинами гор. Масляный светильник за его спиной еле чадил, отбрасывая рыжие всполохи на древний манускрипт, раскрытый на столике индийской работы. Он бросил туда быстрый взгляд и тут же отвернулся. Ему почудилось, что высохшие страницы шевелятся…

Это был богато отделанный бонский Канджур, трактат о богах свастики, заканчивавшийся несколькими песнями о легендарном короле Гесере, полубоге-получеловеке… Трактат, которому Ти-Сонг истово поклонялся как старой закалки Бон-по, то есть адепт религии Бон, Черной веры. Когда-то, за два века до восхождения на трон короля Лангдармы, которому Ти-Сонг приходился младшим братом, Бон вошла в ранг государственной религии и её приверженцы поклонялись силам природы: богам Солнца, Луны, Четырех сторон света и Верховному Небесному Отцу Самантабхаре.

В монастыре Шаругон, в узком гранитном ущелье на берегу реки Чу-На-Кха, разводились громадные костры, и при их свете черные маги совершали свои обряды, апофеозом которых служили человеческие жертвоприношения. Обычно жертву, молодого юношу или девушку, не достигших трех дней до семнадцатилетия, клали на жертвенный алтарь в ту ночь, когда, по преданию, около девяти веков назад в центральной молельне возникло волшебное сведение и послушнику Кхеан-Кхару (Доброму сыну Кхару) был явлен лик Верховного Владыки Шенрапа. Владыка явился в длинном черно-оранжевом одеянии и высокой черной шапке, с тяжелым посохом и алмазными четками в руках. Грозно взглянув на перепуганного послушника, Владыка спросил, тверда ли его вера.

– Да, господин, – пролепетал тот, падая ниц.

После этого Шенрап разразился длинной речью, и Кхеан-Кхару в пароксизме религиозного восторга записал на стене собственной кровью все 150 постулатов знаменитого учения, которые были ему продиктованы. Потом Владыка обнял обессилевшего от потери крови послушника и объявил, что тот выполнил свое земное предначертание как первый среди людей, кому открылся полный текст учения Бон. Сойдя с ума, послушник покончил с собой, разрезав все вены на своем теле, до которых мог добраться… И с тех пор каждый год жертва на алтаре повторяет его участь.

Ти-Сонга из ночи в ночь мучил один и тот же кошмарный сон: люди в черных одеждах, без лиц, с темными провалами под капюшоном, кладут его на каменную плиту. По бокам ярко полыхают огни, и нельзя понять, что же это горит: факелы – не факелы, костры – не костры… Просто крошечные слепящие звезды, сошедшие на Землю. Высокая ступа, украшенная сверху рогами торного яка, плывет по воздуху к распятому Ти-Сонгу, и ему становится невыносимо страшно. Он знает, что сбывается древнее поверие: когда ступа, охраняющая вход в монастырь Шаругон, поднимется в воздух, небо падет на землю и зальет её жидким огнем…

А наверху, между рогов, будто на троне, восседает Лангдарма Третий, правитель огромной и богатой страны, сын умершего императора Гьона-Клу-Шивы от его старшей жены. Сам Ти-Сонг родился позже ровно на семь дней, его произвела на свет вторая жена старого правителя. Вечно второй – по рождению, по положению, по способностям, по доле родительской любви.

– Ты запретил человеческие жертвоприношения! – со слезами кричит Ти-Сонг, с ужасом косясь на тяжелый двуручный меч в руках монарха. Лангдарма не обращает на него внимания. Будто не слышит или не хочет слышать. И во сне Ти-Сонга прошибает холодный пот.

– Мне не нужен трон. Я откажусь от всего, уйду в монастырь до конца дней… Приму учение Будды. Только оставьте мне жизнь!

«Нет, – нашептывает неведомый голос. – Ты должен помнить, что тебе предначертано звездами. Ты будешь правителем, тебя наделят небывалой властью… И ты утвердишь наконец Черную веру на землях Тибета».