Медичи. Крестные отцы Ренессанса - [56]

Сегодня эта сцена ничуть не утратила своих оригинальных красок. В качестве иллюстрации к этой сцене биограф семейства Медичи Дж. Ф. Янг приводит строки из стихотворения Лоренцо:

Quant'e bella giovinezza Che si fugge tuttavia. Chi vuol esser lieto, sia Di doman non c'e certeza (О, как прекрасна юность, И как же она преходяща. Не трать времени на унынье, Кто знает, что ждет тебя завтра).

Это поэзия отражений: отражение самой сцены и отражение характера Лоренцо. Если «невидимая нить», связующая «две ипостаси», действительно существует, то ее можно нащупать в этом двуедином образе: действие и отражение.

Подобно своему деду, Лоренцо постепенно обрел глубокую любовь к платоновской философии с ее представлением о мире как о сне, хоть и сотканном из безупречных абстрактных идей. Красота этой философии неотразимо привлекала Лоренцо, возбуждая его творческий импульс. Правда, Фичино как-то проницательно заметил, что Лоренцо не столько верит в Платона, сколько использует его — хотя не исключено, что использует не просто в творческих целях. За всем этим, за вспышками яркой, но пустотелой энергии, угадывается некоторая отрешенность, намек на почти философическое раздумье, беспечный оптимизм, случайные вспышки самоотверженной отваги.

Коль скоро дело касалось Лоренцо, Пьеро ничего не оставлял на волю случая и за два года до смерти занялся матримониальными перспективами своего старшего сына. Ведущие семьи Флоренции всегда скрепляли свой союз брачными узами, и Пьеро даже пообещал Луке Питти, что женит Лоренцо на одной из его дочерей, дабы поспособствовать единству города. Но от этой идеи пришлось быстро отказаться по двум причинам: во-первых, Пьеро узнал, что Питти участвует в заговоре и настаивает на его убийстве, а во-вторых, после провала переворота, когда Питти проявил себя как жалкий трус, граждане Флоренции стали относиться к этому некогда всесильному вельможе с откровенным презрением.

Пьеро был реалистом и нарушил свое обещание, но нарушил он одновременно и старую флорентийскую традицию женить сыновей на девушках из ведущих местных семей; вопреки ей он решил поискать невесту своему сыну и наследнику подальше. Правда, Пьеро был слишком болен, чтобы разъезжать самому, так что разведывательную работу взяла на себя его жена Лукреция. Под предлогом свидания с братом, Джованни Торнабуони, она отправилась в Рим, откуда писала о впечатлении, произведенном на нее шестнадцатилетней Клариссой Орсини, девушкой, которую Пьеро намечал в жены Лоренцо: «Она довольно рослая, с матовой кожей. Хорошо воспитана, умеет вести себя. Правда, ей недостает образования, какое дают у нас, во Флоренции, но это дело поправимое... Лицо полноватое, но миловидное... О груди ничего сказать не могу, ибо римлянки ее скрывают, но вроде сформирована неплохо... В общем, девушка выше среднего, хотя с нашими дочерьми не сравнишь». Таков был типичный отчет, предшествующий браку, только Лукреция все же добавила: «Если Лоренцо она понравилась, он сам тебе об этом скажет».

Правда, слова словами, а выбора у Лоренцо фактически не было; у Пьеро были свои планы, и, обручив сына и наследника с римлянкой, он явно бросал вызов Флоренции. Рим считался глубокой провинцией, флорентийки же видели в себе новых римлянок, наследниц матрон Древнего Рима. Выходит, женитьба на девушке из Рима означает, что флорентийские семьи недостаточно хороши. В то же время невозможно отрицать, что Орсини — старая и уважаемая римская семья, она живет в роскошном замке, на берегу озера Браччано, в двадцати милях к северо-западу от Рима, а также имеет крупные земельные владения в окрестностях Неаполя. Но главное, Орсини располагают собственной и довольно внушительной армией. Пьеро хорошо усвоил уроки недавнего бунта во главе с Лукой Питти и твердо решил, что отныне, когда Медичи понадобится пустить в ход военную силу, они не будут зависеть от посторонней помощи — пусть все считаются с ними самими.

Но и это еще не все. Почти наверняка Пьеро выполнял тайный план, который вынашивал еще Козимо: породнясь с семьей Орсини, Медичи впервые поднимаются на ступеньку выше, выламываются из своего класса и входят в круг высшей итальянской аристократии. Пусть они — банкиры самого папы, зато Орсини обладают могучим влиянием внутри самой церкви, они регулярно становятся кардиналами, а один из Орсини был даже папой. Обручив Лоренцо с девушкой из этой семьи, Пьеро явно смотрел в будущее.

Как можно было предполагать, Флоренция оказалась не в восторге от выбора невесты для Лоренцо, и, чтобы умерить недовольство, Пьеро решил устроить для жителей народа фестиваль — празднество по случаю помолвки сына. По крайней мере так это будет преподнесено; на самом-то деле Пьеро был уже слишком болен, чтобы заниматься организацией такого действа, все труды взял на себя Лоренцо. Вот тогда-то он и показал себя во всей красе: результатом его усилий стал поистине блистательный турнир, состоявшийся в марте 1469 года на традиционной арене — пьяцца Санта-Кроче.

Давайте представим себе просторную, выложенную булыжником, посыпанным песком (чтобы не скользили лошадиные копыта), площадь. С одной стороны специально поставлены трибуны под красочными навесами — для главных флорентийских семей. С трех других толпится разодетый народ, кое-кто смотрит из окон и с балконов, украшенных флажками, а иные и вовсе забрались на крышу, прямо под ясное голубое небо. Герольды в ливреях трубят в фанфары, и на площадь выезжают восемнадцать конных рыцарей. Каждую лошадь ведет под уздцы паж в красочной тунике. Один за другим рыцари проезжают мимо трибуны, опуская копья перед троном «Королевы турнира». На сей раз ею была Лукреция Донати, юная жена одного видного флорентийца, безусловно считавшаяся первой красавицей города. На солнце сверкают блестящие доспехи, развеваются плюмажи на шлемах рыцарей, покуда те направляются к своим местам, демонстрируя толпе щиты с фамильными гербами. Но никто не может затмить Лоренцо на его белом боевом коне в красно-белой шелковой попоне. Белый с алыми полосами плащ ниспадает с плеч, фамильный щит Медичи украшен сверкающим бриллиантом. Начинаются поединки, каждый продолжается до тех пор, пока один рыцарь не выбьет из седла другого. Раздается цокот копыт, и при всяком столкновении соперников толпа исходит восторженным ревом.