Медичи. Крестные отцы Ренессанса - [19]

Поведение Козимо в эти годы свидетельствует о нем как о добром семьянине. Да, он унаследовал отцовскую деловую хватку, но не его сухую расчетливость и узость. Интеллект его был обогащен гуманистической образованностью, но эмоциональные пристрастия, судя по всему, — женой, которая всегда оставалась рядом с ним, пусть и не обязательно на его стороне. Почти наверняка вкусы Контессины воздействовали на Козимо, ее женственность оживляла и добавляла красок его рациональному в целом характеру. Таким образом, ей предстояло сыграть роль в формировании вкусов человека, художественное чутье которого, в свою очередь, окажет воздействие на перемены поистине эпохального масштаба, — роль, согласимся, немалая в общем порядке вещей.

Отходя в 1420 году от дел, Джованни ди Биччи передал ведение банка сыновьям, прежде всего Козимо — ныне номинальному главе предприятия. Быть может, тридцатиоднолетний Козимо лишь постепенно выходил из тени отца, но отпечаток его личности сказался на деятельности банка быстро и со всей определенностью; практически можно не сомневаться в том, что именно влиятельные люди в Риме, которых Козимо тщательно к этому подводил, убедили Мартина V, после краха семьи Спини, вернуть Медичи статус папских банкиров. Теперь Козимо возглавлял крупнейшее финансовое предприятие во Флоренции, а восемь лет спустя, со смертью Джованни, он станет главой семьи и лидером ее влиятельной фракции во флорентийской политике. По словам Макиавелли, «те, кто сначала радовался смерти Джованни, теперь, увидев, что за человек Козимо, о ней сожалели». Его искусство политика скоро стало вполне очевидным. Следить за повседневной банковской рутиной он поручил брату Лоренцо, хотя все важнейшие решения и впредь останутся за ним самим. Его преданному, хотя и тщеславному кузену Аверардо де Медичи предстоит заниматься политическими технологиями, обеспечивающими победу дела Медичи. Козимо осознал, что пути назад нет. Против Медичи объединились могущественные силы, а реальной политической власти у них нет; либо они эту власть обретут, либо их растопчут многочисленные враги в среде правящей олигархии.

В 1430 году Козимо решил, что у Медичи должен быть собственный дворец, а не дом, полученный в наследство от Барди. Он нашел место на углу виа Ларга (ныне виа Кавур), главной дороги, ведущей от центра города на север, и поручил Брунеллески, некогда любимому архитектору своего отца, а ныне общепризнанному зодчему номер один своего времени, спроектировать палаццо Медичи. Брунеллески взялся за работу, результатом которой стал проект великолепного строения, ставшего в глазах многих подлинным шедевром. Но Козимо странным образом колебался. Его усилиями некоторые детали общего плана стали достоянием посторонних глаз, и в конце концов он отверг проект Брунеллески — кажется, заказчик был склонен к этому с самого начала. Роскошь слишком бьет в глаза, заявил Козимо, стилю Медичи соответствует большая скромность. В конце концов он остановился на проекте, представленном молодым, подающим надежды архитектором Микелоццо, чьи эскизы дворцового фасада отличались даже некоторой аскетичностью.

А вот внутреннее убранство, то, что скрыто от глаз широкой публики, — это совсем иное дело. Для cortile — внутреннего дворика — Козимо заказал Донателло бронзовую статую библейского Давида — она произведет впечатление на любого, кто удостоится приглашения во дворец Медичи. Выбирая именно эту фигуру, Козимо продемонстрировал свойственную ему чуткость: юный Давид, победитель гиганта Голиафа, для флорентийцев был символом самого города — в их глазах он воплощает торжество справедливости над тиранией, является манифестацией святых республиканских ценностей. Со стороны Козимо это было молчаливой декларацией того, что Медичи, как всегда, стоят на стороне popolo minuto, что главное для них — интересы народа. Выбор героя представлял собой также скрытое предупреждение продолжающей набирать силу олигархии: вот так именно Медичи смотрят на самих себя и свою историческую роль — роль защитников справедливого республиканского правления против всех тех, кто на него покушается. Донателло родился во Флоренции около сорока пяти лет назад, будучи, таким образом, немного старше Козимо, с которым его свяжет многолетняя дружба. Его отец был чесальщиком шерсти — участником бунта чомпи. Многостороннее изучение античных образцов позволило Донателло усвоить многие гуманистические художественные идеалы древности, хотя сам он гуманистом-интеллектуалом не был. Он вел необычно простой для известного флорентийского художника образ жизни, достояние его сводилось практически к резцу и другим инструментам скульптора. Весьма вероятно, что именно Донателло, вместе с иными гуманистами-друзьями Козимо, убедил его заняться коллекционированием предметов старины, многие из которых он самолично для него реставрировал. Примерно в это время Козимо заказал ему бронзовый бюст Контессины — очередное свидетельство любви к жене и ее влияния на свои вкусы. Ранние работы Донателло славятся своим художественным реализмом, но позднее этот реализм начал приобретать новые, внутренние, измерения, превосходя обыкновенное правдоподобие. Выдающимся примером этого и является фигура Давида, которую он изваял для внутреннего дворика палаццо Медичи и которая во многих отношениях проложила новые пути скульптуре. Начать с того, что она стала первой, в натуральную величину, бронзовой статуей со времен классики, хотя и следует отметить, что Донателло совершенно видоизменил античную технику. Уходя от классического совершенства форм, Донателло в своем «Давиде» демонстрирует в высшей степени современную экспрессию: эти формы насыщены безошибочно новой внутренней человечностью, недаром нервная обнаженная фигура в шляпе, из-под которой выбиваются локоны, с левой рукой на бедре, правой, удерживающей большой меч, предстает в непринужденной, менее всего воинственной позе. Давид Донателло упоен своей мужской красотой, он недвусмысленно выражает субъективную правду своего создателя, а именно его гомосексуальность. Но в скульптуре заключено нечто гораздо большее, чем только запретное сексуальное влечение, и то обстоятельство, что Козимо принял работу, весьма многое говорит о его вкусах и понимании искусства (то же самое можно сказать и обо всей семье). Новому гуманизму предстоит нарушить условности средневековой религиозности и превозмочь сексуальные запреты; он увидит красоту прежде всего как физическую красоту человека, а не просто как отражение возвышенной духовности. При этом одним из интеллектуальных центров нового гуманизма во Флоренции оставался монастырь Санта-Мария дельи Анджели — месторасположение школы, где некогда учился Козимо. Здесь он познакомится с такими людьми, как монах Амброджио Травесари — незаурядный ученый, который по его заказу переведет на итальянский редкие манускрипты с греческого, латыни и иврита. Другие интеллектуалы сочетали профессиональные занятия с занятиями литературой: среди них был поэт и общественный деятель Никколо Тинуччи, завоевавший равную известность в той и другой области (он держал Козимо в курсе всех намечаемых поворотов в политике власть предержащих). Круг ученых и гуманистов, находившихся под патронажем Медичи, все более расширялся, вовлекая в себя уже не только художников, но и мыслителей.