Медианн №3, 2020 - [43]

— Помоги тебе Владычица и тьма, заступница.

Бабка Ворея вышла и закрыла дверь, внимательно посмотрела туда, где прятался Яни. Мальчик закрыл рот руками, боясь выдать себя. О старухе ходили слухи, что она варит детей в железном котле и ест, продляя себе жизнь, чтобы Возница не забрал ее, ибо ей единственной из смертных известно, что ждет за Разломом.

Постояв немного и поцокав языком, бабка ушла в лес.

В дом Яни войти не смел, да и что он мог сказать ей? Все будет хорошо? Знал: не будет.

Отец вернулся с войны три года назад: тощий, ломкий, как рыбий скелет, а в глазах (Яни их помнил голубыми и лучистыми, такие были и у Ведраны) — смерть и холод. Они радовались ему, но недолго. Поначалу он бил мать, затем разглядел в дочери красивую девушку вместо долговязой нескладехи, какой она была до его ухода. Мать пыталась ее защитить, но ее и саму защищать было некому. Она перестала сопротивляться. Ведрана — нет, она кусалась, царапалась, кричала. Отец привязывал ее к кровати и брал жестко, как привык на войне брать жен и дочерей врага. Оставлял связанной на сутки, запрещая матери и Яни давать ей воды и еды. Они нарушали запрет, за что он их беспощадно избивал.

Соседи были глухи и слепы. Он — воин, прошедший Великую войну; они — земледельцы, привыкшие к сохе, а не к мечу.

А теперь его сестра… Его ласковая, любимая сестра пришла сюда, чтобы связать себя живую со смертью, лишить свое тело права давать жизнь, посвятить служению вечной тьме, стать дочерью Владычицы, забирающей души умерших.

Яни осторожно, боясь потревожить и травинку, вылез из-за навозной кучи, на коленях подполз к дому. Приоткрыть дверь и заглянуть он не решился, лишь приложил руку к сырым бревнам. От стены шел холод. Ночь сжалась, замерла в ожидании. Яни прислушался. За стеной было тихо. Мальчик попытался представить, как она сейчас там, одна в темноте, рядом с ледяным мертвым телом, высасывающим из нее жизнь. Он пытался убедить себя, что погружаясь во мрак, соединяешься с Владычицей; что теперь Ведрана будет любимой дочерью богини, которую не получит мир за Разломом. Ян ни за что не признался бы себе, что чувствует не только облегчение, но и обиду. Сестра бросила его, сбежала туда, где ее не смогут достать ни отец, ни Возница. Но его-то могут.

Сон украл его у ночного мрака и мыслей. Яни снилось, как отец убивает его, забивает до смерти кнутом, рубит таким голодным после войны мечом, душит покрытыми шрамами руками. Снова и снова. Пол залит кровью; кровь, просачиваясь сквозь доски, капает в подпол на пыльные камни, на коробы с сушеными яблоками. Алые капельки стекают с пучков душистых трав, зависая на усиках пробегавших мимо крыс. Кровь Яни, уже не живого, но все еще чувствующего боль, широко распахнутыми глазами вглядывающегося в искрящийся мертвыми огнями мрак в ожидании Возницы. Входная дверь открывается со скрипом, в комнату с улицы заползает густой зеленоватый туман. Гаснет свеча, комната сужается, погружаясь во тьму. Не такую, что дает покой, а злую, враждебную. Туман укутывает тело Яни. Ведрана ищет его в болотной мгле, ощупывает мокрые доски пола, но не находит. А Ян не может крикнуть, предупредить — мертвые губы его не слушаются, — что сзади к ней тянется костлявая сморщенная рука, проходит сквозь бесплотное тело сестры и хватает Яни за плечо.

Мальчик проснулся, громко крича. Над ним склонилась бабка Ворея. Ее крючковатый нос мелькал перед глазами Яни. Он завопил еще громче, попытался вырваться, но старуха оказалась сильной, намного сильнее, чем можно было подумать по ссутулившейся спине и сухим, как ветки, рукам. Она отвесила Яни звонкую оплеуху, мальчишка подавился криком и только собрался пропищать: «не ешь меня», — как бабка спросила:

— Хочешь отомстить за сестру?

Яни хотел. Больше, чем покоя в вечной тьме.

Между деревьями бродили тени, наблюдали за повозкой исподтишка; таились, перебирая сучья длинными пальцами с крупными суставами; ломали с громким хрустом ветки, принюхивались к сладкому, манящему запаху падали, шедшему от мертвых тел. Яни наблюдал за ними, думая, что закончить свой путь в зловонном и жгучем брюхе монстра мертвого леса намного лучше, чем перейти в мир за Разломом. Он почти готов был принять, что никакой ошибки не было. Возница забрал его потому, что он умер.

На щеку упало что-то холодное, скользнуло вниз по сухой бледной коже. Снежинка. Алая.

Крупные багряные хлопья падали на белое покрывало. Старики говорили, что кровавый снег идет в межмирье после большой и страшной битвы. Стало темнее, осмелевшие твари подкрадывались ближе к дороге. Одна обнаглела достаточно, чтобы начать преследование.

Раздалось шуршание одежды, затем приглушенный снегом звук падения чего-то тяжелого. Чавканье, тихое, вороватое.

Повозка остановилась.

Возница прошел мимо Яни, прилипшие к глазу хлопья снега мешали рассмотреть его как следует. Высокий сухой старик. Поля шляпы припорошены багровым снегом, на плечах — кровоточащие горы. В дырах плаща проглядывали обтянутые морщинистой серой кожей кости. Между ребер копошились голодные черви, бестолково глодающие давно истлевшую плоть.