Мед багульника - [73]

Двое молодых ребят в форме на пепелище и не сунулись. Постояли, покивали сочувственно, посоветовали сходить к участковому и написать заявление «ущерб-то для вас значительный, или нет?..»

Одна Славка побрела на пожарище неизвестно зачем — вернее всего, посмотреть — не уцелело ли хоть что на память.

Женя пошел следом — там же гвозди обгорелые, то да се…  хоть за локоть эту помешанную поддержать… 

— Смотри, — оторопело сказала Славка.

Пожар обнажил то, что никогда не открылось бы им. Заржавленную крышку никому не ведомого погреба. О котором знал, наверное, только прадед Ипатий.

* * *

— А я-то думала здесь — невесть что, на виллу на Канарах и белый «Мерседес» хватит.

— Фу, как пошло… 

Перед отцом Вячеславом стояла объемистая, позеленевшая от времени шкатулка. Открытая крышка позволяла видеть тускло поблескивающие золотые монеты.

— Это ведь твое… 

— Ну да еще… бабушка Наташа все вам отдала. Может, ради этого как раз… Чтобы нашли… Не знаю, как на «Мерседес», а на ограду вокруг источников вам точно хватит. С воротами. И ключ — Иосифовне.

Славка собиралась на автобус. В руках у нее была авоська с пирогами. Вещей не осталось, в пожаре сгорело все. Джинсы Славки были перемазаны золой.

На дорожку присели, и Женя ждал минуты, чтобы встать следом за Славкой — он собрался ее провожать. А отец Вячеслав перекрестил ее на прощанье.

— Да, — сказала Славка, вставая, — Если там останется какая-то мелочь — Федьке, на новую голубятню — и на самой что ни на есть возможной окраине. Голуби, это, конечно, классно, да только гадюки они, эти голуби…

Зеркало

Квартиру Катя купила на все деньги, которые у нее были. Ей казалось, она даже вытряхивает мелочь из карманов. Ничего особенного, заурядная однокомнатная «московской планировки», девятый этаж. Но для Кати — апартаменты, Версаль, рай на земле, и что там еще.

И как собирались эти деньги! Мать и отчим продали «Оку», о которой мать говорила: «Полтора часа позора, и мы на даче». Сняли с книжки все, накопленное за десять лет. Отчим не возражал, напротив — настаивал. Кате — двадцать пять, того и гляди — замуж, а то и просто, извините, в подоле принесет. А покой на старости лет нужнее всего.

Все это попахивало банальным отделением — мол, это твое, теперь мы тебе ничего не должны, но новоиспеченная владелица квартиры не обижалась.

Ей это жилье тоже дорого далось. Вспомнить хотя бы предвыборную компанию, во время которой она зарабатывала недостающие деньги. Загородный дом очередного «народного избранника»… 

Ее принимали в летней кухне. Катя чувствовала себя приблудной собакой, которую хозяин по слепоте перепутал с любимой моськой и пустил на огонек, но в любой момент может турнуть. Она сидела на краешке роскошного кресла, и с сапог капало на этот проклятый элитный пол с подогревом.

На стол были поданы бычьи яйца — суперблюдо, доставленное из ресторана… А в Кате просыпалось некое чувство, которое в семнадцатом году бушевало в ее прадедах, и ей больше всего хотелось кастрировать сладкоголосого хозяина. А потом — самое себя — когда она готовила статью для газеты.

Такое «творческое изнасилование» длилось несколько месяцев, и потом Катя говорила себе, что хотя бы на балкон и санузел она накопила сама.

Можно было переселяться. Мать с облегчением отдала ей то, что давно мешало, из-за чего тесниться приходилось, а выкинуть было жалко. Диван, уцелевший от купленного тридцать лет назад гарнитура. Кресла примерно той же эпохи. Пианино, на котором Катю когда-то учили играть. Ее — еще школьный — письменный стол. Все это передавалось со словами: «Разбогатеешь, дочка, хлам выкинешь, обставишься по своему вкусу».

…В первый же вечер после возвращения с работы Катю встретил у двери — кот. Огромный пушистый серый кот, по виду которого трудно было сказать — домашний он или приблудный. Вроде бы тощий и не слишком чистый, но как уверенно он скользнул в открывшуюся дверь. Растерявшаяся Катя утешила себя мыслью, что это к счастью.

Позже она уверилась в мысли, что кот здесь — жил. Он оглядывался в ванной, видимо, искал свой ящик, в кухне обнюхивал пол в одном месте — наверное, его здесь кормили. Спать он, нимало не сомневаясь, улегся на телевизор, пушистый хвост свесился, а Катя уснула с мыслью, что на новом месте она не одна.

Черт бы его побрал, это ощущенье! Если бы только кот! Но через несколько дней жизнь ее в этом доме приобрела мистический характер.

Началось с чайника. Катя пришла с работы, а на электроплите закипает чайник. Что за шутки! Если бы она ушла, и оставила плиту включенной, вода бы давно выкипела. А чайник полнехонек.

И такое загадочное, благоприятное для нее, повторялось — и множилось.

Из окон — не дуло. Даже из большого, того, где ход на лоджию. Ничего она на зиму не заклеивала, на улице свистал ветер, а подойди к окну, приложи ладонь — и даже колебания воздуха не ощутишь.

Светало теперь поздно, и пару раз Катя запросто могла проспать. Но в семь часов, когда пора ей было подниматься, на кухне вспыхивал свет.

Казалось, что здесь, кроме нее и кота, живет еще кто-то невидимый. Обычно редакционной работы Кате было достаточно, чтобы устать, гости бывали у нее редко. Вечерами сил оставалось на теплую ванну и телевизор, который она часок смотрела перед сном. Но порою ощущалось одиночество, хотелось поговорить.