Мечты сбываются - [70]

— Возьми-ка ты этот ковер себе! — вырвалось вдруг у него.

— Да что ты, Шамси? Не для того я тебе его дарила, чтоб отнимать.

— Возьми, прошу тебя, не обижай меня!

— Деньги-то ведь тебе нужны?

Шамси небрежно махнул рукой:

— Деньги да деньги!.. Всю жизнь только о них и слышишь! Будто нет в нашей жизни ничего иного, что стоило бы ценить дороже.

О деньгах в таком тоне Шамси говорил впервые…

Ругя улыбнулась сквозь набежавшие на глаза слезы. Она долго отказывалась, но Шамси был упорен и настоял на своем. Словно кто-то другой действовал за него в этот день. И только уже на полпути к дому Шамси осознал, что возвращается без ковра и без денег.

Расчувствовался он, видно! В прежнее время с ним бы такого не приключилось. Подумать: еще с час назад хвастал он, что там, где дело касается ковров, он, Шамси, впросак не попадет. Ан и попался! Без ковра, да без денег, да без жирного плова, каким мечтал побаловать себя сегодня!

Но странно — огорчения Шамси не чувствовал. Напротив, ясный осенний день казался ему на редкость приятным. Проходя через сквер, Шамси сел на скамейку, нагретую солнцем, заложил ногу на ногу, как молодой человек, и стал любоваться листвой деревьев, вслушиваться в пение птиц. В их щебете ему чудилось:

«Экс-перт!.. Специа-лист!..»

КЛЕЕНЧАТАЯ ТЕТРАДЬ

Не так-то просто разобраться во многих сложных вопросах театра, хотя с некоторых пор Баджи не беспомощна, как прежде. Спасибо «Тетке Чарлея»!

Порой хочется поделиться своими мыслями. Увы, не всегда бывает рядом понимающий, чуткий слушатель. А вот толстая клеенчатая тетрадь, которую Баджи недавно приобрела, та готова предоставить для этого свои страницы в любую минуту.

Записи в тетради Баджи ведет вперемежку по-азербайджански и по-русски: излагать свои мысли на родном языке ей легче, но она считает, что ей необходимо совершенствоваться и в русском. Для этого есть много, очень много причин!

«Клянусь сердцей?..»

Так, правда, говорила она давно, и с тех пор она сильно продвинулась в русском языке, но, по совести говоря, она и сейчас еще далеко не великий грамотей, несмотря на «весьма успешно» по русскому языку в свидетельстве об окончании техникума. В отсутствии снисходительности экзаменаторов не обвинишь!

А стоит только взглянуть на любое ее писание, прошедшее через руки Саши, который интересуется ее успехами… Как и в тетрадях своих учеников в школе, Саша решительно действует красным карандашом и неумолимо подводит итог: ошибок — столько-то, исправить, переписать. Увы, следов от его красного карандаша больше чем достаточно!

Однако толстая клеенчатая тетрадь от всего этого избавлена, и не потому, что Баджи наконец стала писать без ошибок, а потому, что тетрадь эту она осмотрительно прячет в ящик стола, запирает на ключ, а ключ кладет на платяной шкаф. Пусть лучше таятся в этой тетради сотни грамматических и всяких других ошибок, чем заглянет в нее чужой нескромный глаз.

Страницу за страницей исписывает Баджи в своей толстой клеенчатой тетради. И кое-кому было б любопытно заглянуть в нее хотя бы одним глазком!

Не мало строк уделено здесь новым друзьям Баджи, особенно — Натэлле Георгиевне и Кюбре-хале, Али-Сатару и Юлии-ханум. Славные люди! Как хорошо, что она сошлась с ними, подружилась!

Не изменяет ли она этим своим старым друзьям, — ведь говорится же, что старый друг лучше новых двух? А как быть тому, чье сердце широко открыто для многих новых хороших людей? Но, может быть, эта пословица справедлива лишь для тех, чье сердце столь скупо и тесно, что не в силах вместить новых друзей без того, чтоб не изгнать старых?

Почему уже не впервые тянулась Баджи к пожилым хорошим людям? Разве не было достойных ее дружбы сверстников? Потому ли так происходило, что, с ранних лет осиротев, видела она от тех людей нечто, напоминавшее ей ласку матери и отца, которой она была лишена? Потому ли, что она уважала пройденный ими большой жизненный путь, их седины? А может быть, просто потому, что стремилась узнать от них многое, чего еще не знала, многому научиться?

Разве не был, скажем, достоин ее дружбы Гамид, и разве не готова была она еще в годы, когда училась в техникуме, дружить с ним? Тогда Гамид помогал ей в учебе, теперь помогает в работе, дает умный, полезный совет, никогда не отказывает ей в любой ее просьбе.

Однако с Гамидом все было далеко не просто: Баджи чувствовала, что, внешне ведя себя только дружески, он в душе отвергал эту дружбу, молчаливо ища в ее сердце чего-то иного, чего он не мог найти и чего она не могла ему отдать.

Гамид не был назойлив, он не твердил ей о своих чувствах, о своей любви. Напротив, будто стремясь заменить слова нежности, а может быть, страсти, которые готовы были вот-вот сорваться с его губ и которые лишь гордость мужчины держала в плену из страха, что они останутся без ответа, он никогда не упускал случая подтрунить над Баджи, метко, а порой и зло высмеять ее недостатки, заблуждения.

Острое словцо, сказанное к месту, — оно, как говорится, словно гранатовый сок к плову! Нет ничего обидного в том, чтоб обменяться друг с другом смелым и даже дерзким словцом. Но с Гамидом и тут оказывалось не просто: Баджи не решалась отвечать ему в том тоне, каким он говорил с ней, опасаясь причинить его гордости боль, и, обычно находчивая, бойкая на слово, она подчас чувствовала себя скованной, неуклюжей, глупой.