Мечты сбываются - [43]

Здесь можно было услышать занятные истории из зала суда — их умело рассказывал некий Юсуф Агаевич, в прошлом видный присяжный поверенный, а ныне член коллегии защитников, славившийся как специалист по алиментным и бракоразводным делам. Было что послушать в живой передаче этого старого сутяги!

А разве не вызывали веселый смех шутки и анекдоты неунывающего Абульфаса, отца этой задорной, хорошенькой студентки театехникума? Весельчак и здесь, в двух тесных, душных комнатах, казалось, чувствовал себя не хуже, чем в просторных залах бывшего «Общественного собрания». Стоило провести с Абульфасом четверть часа, как жизнь переставала казаться столь мрачной, какой представлялась до прихода в салон.

Многие из старых друзей и знакомых, которых встретил Хабибулла в доме Ляли-ханум, устроились теперь на советской службе, и хотя внешний облик их изменился, поблек, убеждения и чаяния оставались неизменными. Здесь по-прежнему открыто выражали недовольство советской властью, шептались о том, что друзья из-за границы требуют активной деятельности от своих единомышленников, оставшихся в Азербайджане.

Ляля-ханум, как оказалось, вела деятельную переписку со своим дядей Ага-беком, эмигрировавшим в Европу вместе с бывшим мусаватским правительством и обивавшим теперь пороги министерств на Даунинг-стрит и Кэ д’Орсэ. Дядя высылал из-за границы любимой племяннице средства на жизнь, и племянница в знак благодарности выполняла его поручения.

Ляля-ханум принимала гостей и угощала их, хотя и скромно, но все же достаточно любезно, чтоб превратить свою квартиру в нечто вроде светского салона. И, глядя на Лялю-ханум, которая так мило хлопотала по хозяйству и успевала обмениваться приветствиями и репликами с гостями, Хабибулла с неприязнью вспоминал свою Фатьму и вновь, как десять лет назад, чувствовал себя почти влюбленным в Лялю-ханум. Какая замечательная женщина, совсем константинопольская дама!

Здесь, в этом мирке, Хабибулле порой казалось, что дорогие его сердцу мусаватские времена вернулись.

Как-то, уткнувшись в зарубежный мусаватский листок, тайно пересланный Ага-беком своей племяннице среди ряда невинных подарков, Хабибулла наткнулся на статью, привлекшую его внимание.

В статье шла речь о борьбе между царской Россией и шахским Ираном за обладание Северным Азербайджаном — о событиях столетней давности, — но Хабибулла с живым интересом и волнением углубился в чтение.

В ту далекую пору, о которой шла речь, некоторые бывшие ханы Азербайджана, по наущению шахского правительства и английских эмиссаров, пытались поднять мятежи, направленные на отделение их ханств от России. Эти авантюры иранских агентов из феодалов и духовенства происходили в Гандже, Талыше и ряде других мест Азербайджана. Они потерпели крах, так как широкие массы Азербайджана не только не приняли в них участия, но даже оказывали помощь русским войскам в подавлении мятежей. Так Северный Азербайджан остался во владении России.

Об этих событиях вспоминал сейчас зарубежный листок, отмечая их столетие, и при этом недвусмысленно становился на сторону мятежных ханов и одновременно восхвалял действие некоего полковника британской службы, пробравшегося в Северный Азербайджан и стремившегося спровоцировать население в тылу у русских войск.

Хабибулла слышал об этих событиях, еще будучи мальчиком, от Бахрам-бека, в свою очередь слышавшего о них от своего отца, принимавшего участие в ганджинском мятеже Вынужденный после подавления мятежа спасаться, дед Хабибуллы бежал на юг, через Араке, осел в Южном Азербайджане, остававшемся под властью Ирана, где прожил до конца своих дней.

«Если б не наше мужичье, возможно был бы сейчас и Северный Азербайджан под властью Ирана, а не большевиков», — с грустью размышлял Хабибулла.

Он знал, конечно, что Реза-шах, недавно занявший в Иране трон каджаров, жестоко притесняет население Южного Азербайджана. Знал, что в стране царят голод, нищета, что люди страдают от малярии, трахомы, туберкулеза, что эпидемии уносят в могилы тысячи, а медицинская помощь почти отсутствует. Знал, что в стране нет ни одного высшего учебного заведения, а немногие открытые начальные школы влачат жалкое существование; что иранские правители отрицают национальную самобытность и культуру азербайджанского народа, преследуют азербайджанский язык. Да, все это хорошо знал Хабибулла и все же был убежден, что лучше находиться под самой жестокой властью Реза-шаха, чем тут, в Советском Азербайджане.

Оказаться под властью Ирана не представлялось Хабибулле таким уж несбыточным. О нет, он не собирался последовать примеру деда и нелегально перейти границу — для этого внук был слишком малодушен и содрогался при одной мысли очутиться, как дед, средь бурных мутных волн Аракса. Но Хабибулла хорошо помнил, что пять-шесть лет назад, во время Парижской мирной конференции иранское правительство предъявило меморандум о передаче Ирану всей территории Азербайджана с городом Баку и Нагорным Карабахом. Эти притязания, к его сожалению, не осуществились, но как знать — чего не случилось вчера, то может случиться сегодня, завтра, послезавтра…