Мечтают ли андроиды об электрических овцах? - [69]

«Интересно, что бы сказал обо мне сейчас Дейв Холден? — подумал он. — В каком-то смысле я — величайший охотник за премиальными из всех когда-либо живущих. Еще никому не удавалось отправить в отставку шестерых «Нексус-6» за двадцать четыре часа. И едва ли кому-либо удастся повторить мой результат. Нет, надо все-таки позвонить Дейву!»

Неожиданно впереди вырос крутой каменистый склон, и Рик едва увел машину от столкновения. «Усталость, — решил он, — дальше лететь попросту опасно». Он перевалил через вершину холма, выключил зажигание и спланировал на обратный склон. В стороны брызнули мелкие камни, зашуршали, застучали, покатились, но посадка закончилась благополучно.

Когда камни остановились, Рик отдышался и набрал номер оператора междугородного видеофона в Сан-Франциско.

— Соедините с госпиталем «Гора Сион», — попросил он девушку.

Вскоре на экране появилась оператор госпиталя:

— «Гора Сион» слушает.

— У вас есть пациент по имени Дейв Холден. Могу ли я поговорить с ним? В каком он состоянии?

— Минуту, я проверю, сэр.

Экран временно потемнел. Время шло, но ответа не было. Рик достал щепотку нюхательного табака «Доктор Джонсон», заложил в нос, чихнул. Температура внутри ховера начала падать, и Рика уже охватила дрожь.

— Доктор Коста сказал, что мистер Холден не отвечает, — сообщила видеофонистка, неожиданно появившись на экране.

— Я из департамента полиции, — объяснил Рик и поднес к экрану свой идентификат.

— Минутку! — Девушка вновь исчезла.

Рик достал еще одну понюшку «Доктора Джонсона». Запах ментола в такую рань был просто невыносим. Опустив стекло кара, Рик выбросил жестянку с табаком в окно.

— Извините, сэр, — сказала девушка, — но состояние мистера Холдена таково, что доктор Коста не позволяет ему ответить на ваш вызов. Даже если это срочно, нельзя по крайней мере…

— Спасибо, — сказал Рик и повесил трубку.

Воздух снаружи тоже пах какой-то гадостью, и Рик спешно поднял стекло.

«Похоже, Дейв влип крепко, — подумал он. — Просто удивительно, как они не прикончили и меня. Наверное, я оказался слишком быстрым. Справился за один день. Они явно не ожидали от меня такой прыти. Гарри Брайант, торопя меня, был прав».

В кабине становилось все холоднее, и Рик, открыв дверцу, выбрался наружу. Тут же налетел ветер, прорвался сквозь одежду, пронизал до костей. Пришлось ходить вокруг ховера, хлопая себя руками по плечам, чтобы согреться.

«А было бы полезно поговорить с Дейвом, — подумал Рик. — Дейв бы одобрил мои действия. И понял бы то, чего не способен понять Мерсер. Для Мерсера все просто, потому что он готов принять все. Ничто ему не чуждо. Но содеянное мною чуждо мне самому. Вокруг меня все становится противоестественным. Я сам стал противоестественным».

Он пошел вверх по склону, но с каждым последующим шагом как будто становился тяжелее.

«Я слишком устал», — подумал он снова. Остановился и стер со лба пот — соленые слезы измученного тела. Ощутив злость к себе самому, он сплюнул, сплюнул с гневом и презрением на бесплодную землю, как будто этот плевок мог очистить душу. И продолжил восхождение по склону навстречу неизвестности, в одиночестве и вдали от всего мира, там, где не было ничего живого, кроме него, Рика…

Потом стало тепло. И даже не просто тепло, а жарко. Похоже, прошло много времени. Впридачу он ощущал дикий голод. Он не ел бог знает сколько времени. Жара и голод объединялись, превращались во что-то отвратительное, весьма смахивающее на поражение. «Да, — согласился Рик, — я и в самом деле проиграл. Но почему? Потому что убивал андроидов? Или из-за того, что Рэчел убила мою козу?»

Он никак не мог понять причин и продолжал тащиться вперед, в неопределенность, в галлюцинацию, захватившую его сознание. И вдруг оказался на краю обрыва, так и не сообразив, как это произошло, и следующий шаг должен был стать последним, и за ним должно было наступить фатальное падение туда, где боль и беспомощность, и некому было увидеть, как он падает, и некому было оценить степень его, Рика, и всеобщей деградации, и некому было понять, что даже храбрость и гордость все равно приведут к одному… К мертвым камням, к пораженным пылью сорнякам, сухим и безжизненным, не чувствующим ничего, не помнящим ничего, не знающим ни его ни прочих…

В этот момент первый камень — не муляж из каучука или мягкой пластмассы! — со свистом ударил его в пах. И боль — это первостепенное знание об абсолютном одиночестве и страдании — прикоснулась к нему со всей своей реальностью.

Он резко остановился. А затем, злясь на невидимых, но реальных погонщиков, продолжил восхождение. «Я иду вверх так же, как камни катятся вниз, — подумал он. — Без воли. Что бы это слово ни значило».

— Мерсер, — сказал он, дрожа. Остановился. Замер.

Прямо перед ними стояла туманная, расплывчатая фигура.

Неподвижная.

— Уилбур Мерсер. Это ты?

«Боже, — вдруг понял он. — Это же моя тень. Я должен поскорее спуститься с холма».

Он устремился вниз и тут же упал. Облака серой пыли заволокли все вокруг. Он вскочил и понесся дальше. Теперь он бежал и от пыли, оскальзываясь на камнях и с трудом удерживая равновесие. Наконец впереди показался ховер.