Мечтательница из Остенде - [10]

— Нет, вы на это не способны!

— Откуда вы знаете? Разве вам никто не рассказывал, как я обычно обращаюсь с голыми мужчинами, которых нахожу в кустах?

Он рассмеялся в свой черед.

— Ну хорошо. Давайте вашу накидку и… спасибо вам!

Я подошла к незнакомцу и сама накинула ее ему на плечи, — мне не хотелось, чтобы он поднял руки, оголив тем самым живот.

Он со вздохом облегчения закутался в эту шерстяную одежку, хотя она была явно мала для его могучего тела.

— Меня зовут Вильгельм, — объявил он, как будто теперь считал уместным перейти к знакомству.

— Эмма, — ответила я. — Но давайте не будем тратить время на церемонии, а скорее пойдем ко мне домой, пока эта стужа не превратила нас в айсберги. Вы согласны?

И мы двинулись в путь, борясь со встречным ветром.

Нет ничего противнее ходьбы, когда намечаешь себе определенную цель. Гораздо приятнее брести куда глаза глядят, так можно гулять до бесконечности.

К счастью, наша странная пара никого не повстречала по дороге. Мы оба молчали; моя робость возрастала с каждой минутой, я едва осмеливалась смотреть на своего спутника, боясь, как бы ветер не приподнял накидку, — ведь тогда мой взгляд покажется нескромным. Моя походка вдруг стала скованной, спина напряглась, шея онемела от усилия держаться прямо.

Наконец мы добрались до виллы „Цирцея“, и я закутала его в пледы, лежавшие в гостиной, а сама бросилась на кухню греть воду. Я всегда была неумехой, горе-хозяйкой, но сейчас изо всех сил старалась показать себя с лучшей стороны. Я уже начала выкладывать на блюдо бисквиты, как вдруг меня обожгла мысль, что я впустила в дом совершенно незнакомого человека, да еще именно в тот день, когда на вилле нет никого из прислуги; впрочем, я сразу же устыдилась своей низкой подозрительности и торопливо вернулась в библиотеку, неся на подносе исходящий горячим паром чай.

Он ждал меня, сидя в углу дивана, улыбаясь и все еще подрагивая от озноба.

— О, благодарю!

Я снова увидела его лицо с четкими чертами, светлые глаза, длинные золотистые вьющиеся волосы, пухлые губы, гладкую сильную мускулистую шею. Из-под пледа высовывалась его нога, и я заметила, какая она гладкая, точеная, без единого волоска, словно из мрамора. В моей гостиной нежданно-негаданно очутилась статуя античного героя, юный красавец-грек Антиной, которому поклонялся император Адриан и который некогда бросился в лазурные воды Средиземного моря, чтобы сегодня утром вынырнуть из волн Северного живым и невредимым. Я вздрогнула при этой мысли.

Он неверно расценил мою реакцию.

— Вы промерзли из-за меня! Это я виноват.

— Нет-нет, я очень быстро согреваюсь. Постойте-ка, сейчас я растоплю камин.

— Хотите, я вам помогу?

— Руки прочь! Пока вы не придумаете, как ходить в этих пледах, не рискуя оскорбить мою стыдливость, я вам рекомендую смирно сидеть на диване.

Я плохо умела разводить огонь, но на сей раз успешно справилась с этой задачей; через несколько минут буйные языки пламени уже охватили поленья, а я тем временем разливала чай.

— Я должен кое-что объяснить вам, — сказал он, с наслаждением сделав первый глоток.

— Вы ничего мне не должны, и я терпеть не могу объяснений.

— Тогда скажите сами: что же, по-вашему, со мной случилось?

— Понятия не имею. Если так, сразу, то вот мое предположение: вы родились нынче утром и, подобно Афродите, вышли из морской пены.

— А еще?

— Вы сидели вместе с другими рабами в трюме корабля, увозившего вас в Америку; судно было атаковано пиратами и затонуло на остендском рейде, но вам удалось каким-то чудом избавиться от цепей и вплавь добраться до берега.

— А каким же образом я попал в рабство?

— Это ужасное недоразумение. Судебная ошибка.

— Ага, я вижу, что вы на моей стороне!

— Конечно.

Развеселившись, он указал на тысячи книг вокруг нас:

— Вы их читаете?

— Да, несколько лет назад я освоила алфавит и теперь вовсю этим пользуюсь.

— Нет, вряд ли алфавит наделил вас такой буйной фантазией…

— О, меня столько раз корили моей фантазией. Так, словно это недостаток. А вы что о ней думаете?

— Она меня просто восхищает, — протянул он с улыбкой, которая меня смутила.

Я вдруг утратила дар речи. Мое воодушевление уступило место беспокойству. Что я делаю, сидя в своем доме одна, вернее, наедине с незнакомцем, обнаруженным в голом виде среди кустов? Логика подсказывала мне, что его следует бояться. По правде говоря, в глубине души я и впрямь испытывала ощущение надвигавшейся опасности.

Я попыталась внести ясность в ситуацию:

— Сколько же времени вы скрывались там, в дюнах, поджидая прохожих?

— Много часов. До вас я уже окликнул двух гулявших дам. Но они сбежали так быстро, что я не успел объяснить им, в чем дело. Я их ужасно испугал.

— Может, не вы, а ваш… наряд?

— Ну разумеется, мой наряд. Однако это самое простое, что я смог придумать.

И мы оба от души расхохотались.

— Я сам во всем виноват, — продолжал он. — Вот уже несколько недель я живу здесь, неподалеку, с моей семьей, и нынче утром мне захотелось поплавать. Я поставил машину за дюнами, хорошенько заприметил то место, затем, увидев, что на пляже нет ни одной живой души, сложил одежду на песок, прижал ее камнем и долго плавал. Но, вернувшись на берег, не нашел ни камня, ни одежды, ни машины.