Мечтатель Стрэндж - [18]

Как привидение, прорвавшееся через завесу мира.

– Что ты там копаешься? – крикнул философ.

Лазло проигнорировал его. Подался вперед, чтобы посмотреть сквозь блики на стекле. Птица сделала пируэт на одном широком крыле и начала снижаться медленной грациозной спиралью. Он наблюдал, как она пикировала, а после взмыла вверх, бросая тень на дорогу и крышу кареты.

Королевской кареты. От удивления Лазло стукнулся лбом о стекло. По длинной извилистой тропе шла процессия: не только карета, но и вереница солдат на конях – как спереди, так и сзади – в блестящих от солнца доспехах. Юноша прищурился. Один отряд отличался от остальных, но солдаты находились слишком далеко, чтобы толком их рассмотреть. Их доспехи не сверкали. Верховые животные двигались странной походкой. Тропа изогнулась по южной стороне хребта, и вскоре процессия исчезла из виду. Огромный белый орел полетел вслед за ними, а затем…

Возможно, Лазло отвел взгляд. Возможно, моргнул. Он такого не помнил, но в следующую секунду птица пропала. Вот она была – а вот ее не стало, и даже если юноша действительно моргнул, она не могла исчезнуть так быстро. Поблизости не было никакого укрытия, никакой ширмы, чтобы заслонить ее от глаз. Барабанная дробь крови и духа Лазло ускорилась. Птица испарилась.

– Эй, ты! – Философ начал злиться.

Лазло опустил на него взгляд и крикнул:

– Сегодня должна приехать королева?

– Что? Нет.

– К нам едет королевская карета.

Сидящие неподалеку ученые услышали его слова и подняли головы. По залу прошел ропот. Королевские визиты случались редко, и о них обычно объявлялось заранее. Вскоре ученые начали вставать из-за столов, бросая свои материалы, чтобы выйти на улицу и собраться в центральном дворе. Лазло спустился с лестницы и пошел с ними, даже не вслушиваясь в крики библиотекаря за справочным столом:

– Стрэндж, ты куда собрался?! Стрэндж!

Птица исчезла. Это магия. Лазло это знал, как знал и раньше. Что бы ни случилось с настоящим названием города, за этим стояло волшебство. Лазло никогда в этом не сомневался, но боялся, что так и не увидит тому доказательств. У него было три страха, сидящих внутри как проглоченные зубы, и когда он погружался слишком глубоко в свои мысли, они скрежетали, чтобы сожрать его изнутри.

Первый страх: что он никогда не увидит доказательств существования магии.

Второй: что он никогда не узнает, что случилось в Плаче.

И третий: что он всегда будет таким же одиноким, как сейчас.

Всю его жизнь время текло единственным способом, который был ему известен: неспешно и спокойно, как песок, пересыпающийся песчинка за песчинкой по часам. И будь песочные часы реальными, то на их дне и шейке – прошлом и нынешнем – пески жизни Лазло были бы такими же серыми, как его мантия, серыми, как его глаза, зато верхушка – будущее – состояла бы из разноцветной бури оттенков: лазурного и коричного, ослепительно-белого и желто-золотого, а также розового, как кровь свитягора. Поэтому он надеялся, мечтал, что со временем, песчинка за песчинкой, серый уступит мечте, и пески его жизни окрасятся яркими красками.

А теперь появилась птица. Появилось волшебство. Что-то за гранью понимания. Влечение, резонанс. Все равно что… все равно что перевернуть страницу и оказаться в начале истории. В ней чувствовался слабый проблеск чего-то знакомого, будто он знал историю, но забыл ее. И в эту секунду, без какой-либо причины, которую можно было бы выразить словами, песочные часы разбились. Больше никакого прохладного серого просеивания дней, никакого усердного ожидания, когда будущее просочится вниз. Мечта Лазло вырвалась на свободу, ее цвет и буря перестали быть будущим, а стали циклоном настоящего. Он не знал, что именно, но так же четко, как человек чувствует укол осколков, когда часы падают с полки и разбиваются, он знал: что-то пришло в действие.

Прямо сейчас.

8. Тизерканцы

Солдаты и карета с грохотом прошли через ворота. Королевский кортеж всегда представлял собой великолепное зрелище, но не это заставило Лазло внезапно остановиться как вкопанному, словно его душа полетела впереди тела и оставила его в затруднительном положении. Разумеется, она этого не сделала – разве что слегка подалась вперед, как вытянутая шея. Вытянутая душа.

Такого абсолютного, непресыщенного восхищения Лазло никогда еще не испытывал.

Воины. Это единственное слово, подходившее для описания мужчин, едущих позади королевы. Это не воины Зосмы. Даже во время войны королевские солдаты едва ли заслуживали этого термина, принадлежавшего древним сражениям и леденящему кровь реву. Он принадлежал таким мужчинам, как эти, в шлемах с бивнями, в бронзовых доспехах, с топорами, привязанными к спинам. Они возвышались над всеми. Животные под ними были неестественно высокими. Это были не лошади. Таких созданий Лазло не видел никогда – гибкие, величественные и необыкновенные. Их длинные шеи изгибались как у цапли, ноги были гладкими и со многими сочленениями, морды с большими темными глазами и ушами как снопы белоснежных перьев напоминали оленьи. А далее следовали рога: огромные и ветвистые, с блеском, словно игра призмы теплого золота. Лисы.