«Твари, — подумал я. — И где они только чертежи успели надыбать?»!
А вслед за этой мыслью пришло осознание дикого одиночества и мелкого, гнетущего страха, способного с течением времени перерасти в настоящую панику. По сути, я был один, среди людей, которых совершенно не знаю, ради цели, которая даже мне самому не понятна.
Все идет слишком быстро. Решения, экспедиции, разработка чертежей… Я сам толком не понимал, как и зачем оказался на границе последнего уровня.
Но реальность, в отличие от уже ставшего привычным электронного интерфейса, в этом гиблом месте захлестывала девятым валом бушующего моря. На крыше, в мельтешении фонарных огней и лучей прожекторов, понимаешь, что ты находишься в настоящем. Ты ощущаешь каждую секунду, ты не стоишь в реке времени, способный осознать только прошлое или будущее, а ты идешь по ней, идешь по течению со скоростью воды. И настоящее, тот самый момент, который нельзя уловить, вдруг оказывается сжатым в кулаке. Не будущее, далекое и недостижимое, не прошлое, восхитительное, но невозвратимое, а та секунда в течение которой ты не успеваешь сказать слово: «Сейчас», как это сейчас уже проходит.
Я жил моментом, я наслаждался им, и я боялся. Боялся неизвестно чего, боялся еще не до дрожи коленок, но, уже ощущая, как страх давит и прессует психику. От него было лекарство, но лекарство это пугала также, если и не хуже, чем темнота и пустота.
Надо было просто выйти из полоски сумрака и направиться к людям, заговорить, отдать пару команд, поругаться с генералом, успокоиться, забыть обо всем. Но это было тяжело, непривычно.
И я стоял, вращая на пальце обруч, разглядывая машины, осознавая себя в новом, пугающем мире… А потом, внезапно решившись, сорвался с места и пошел ругаться с военными, разломавшими уже половину машины и оголившими большую часть проводов.
Военные вникли, пообещали исправиться, заделать бреши, убрать антенну, но своей работы не прекратили. Я махнул на них рукой и залез в свою машину, разбираться с переносным связующим модулем института.
Через полчаса шесть герметичных коробок объединились воедино и стали представлять собой некое подобие заплечного мешка. Он соединял центральное ядро «Клиониса» и мой обруч, позволяя общаться с Игнессой. Связь обещали не очень хорошую, а производительность системы на уровень меньше, но мне много и не надо.
Когда я откинулся на спинку, с наслаждением разглядывая проделанную работу, до меня донесся окрик:
— Молодой человек, поможешь?
Я медленно повернулся. Рядом с машиной стоял мужчина лет сорока, в потертом белом костюме с нашивкой мастера-хирурга. На голову, скрывая волосы и затеняя верхнюю половину лица, была натянута шляпа, вышедшая из моды два десятка лет назад. Нижняя часть лица улыбалась, а левая рука, видимо, по давней привычке, подбрасывала и ловила коробочку портативного диагнизатора.
— С удовольствием, — улыбнулся я. Как давно мне не приходилось слышать «ты». — А как я могу вам помочь?
— На «вы» с богом в храме разговаривай. Ник. — Он протянул мне свободную руку. Я ее пожал и поинтересовался:
— А чем мне помочь?
— Приборчик зарядить надо. Но ни один модуль еще не распакован. Говорят, зарядка оборудования еще не требуется. А мне позарез нужно!
— Без проблем, — кивнул я. — Пойдем.
— Пошли.
Мы забрались в нутро бурилки. Я сорвал обертку с батареи в багажном отсеке, настроил на малый вольтаж и воткнул диагнизатор в разъем.
— Через пять минут будет готов.
— Ясно. А тебя как зовут?
— Карлан. — Представился я.
— Из военных инженеров?
— Ну… — протянул я. — Почти. Технику мне знать приходится на высоком уровне, не только пользовательском.
— Почти? — переспросил Ник. Доктора так просто провести не удалось. Только я хотел объяснить, что зачем и почему я здесь, как в проеме показалась голова давешнего генерала.
— Господин хронист, все готово. Разведка проведена. Ближайшем радиусе никого не обнаружено. Через пять минут можем трогаться.
— Прекрасно. Пусть люди рассаживаются по машинам.
Генерал исчез, а врач уставился на меня удивленными глазами.
— Хронист, значит? В технике разбирается? А я-то думал, врут, когда услышал, что с нами большая шишка отправится.
— Выходит, не врали.
— Ну, бывай! — док хлопну меня по плечу и, забрав приборчик, ушел. Я остался один.
Вскоре машины тронулись. Я сидел в обществе незнакомых людей, разглядывая экраны мониторов. Плоское изображение, экономящее энергию, драгоценную под землей, с некой претензией на трехмерность показывало полуразрушены дома, спуски, дороги, этажи, пустые окна зданий, зеленоватое радиационное свечение пустующих ям в асфальте… Качество никакое. Тогда я фиксирую на голове обруч, щелкаю тумблером на переносном модуле Игнессы, и проваливаюсь в другой мир.
Здесь нет темноты. Компьютер просто не знает такого понятия — темнота. Он видит очень и очень многое. А значит, вижу и я.
…Толстые опоры высоток, уходящие в черные небеса, перевивающиеся трубы неведомых конструкций и коридоры ныне забытых и покинутых пешеходных дорог. Монорельсы бывших железнодорожных линий нависают над тоннами ржавого железа, обрывки проводов волосами Медузы Горгоны шевелятся на ветру, вызванном нашим движением. Под гусеничными колесами перекатываются бесчисленные песчинки и отлетают на обочины листки гнилой, непонятно как сохранившийся пластиковой бумаги.
