Мечта на вешалке - [29]

Оганезова сдвинула брови и сурово произнесла:

— И ты до сих пор молчишь? Давай-ка рассказывай про этого деятеля!

* * *

Усевшись по-турецки рядом с подругой, я рассказала про задание редактора найти цветовода-любителя и обидные слова Дениса Михалыча, что никакой я не профессионал в журналистике. А я, главное дело, случайно услышала в «Ашане», как Стервоза заказала кадки с какой-то рассадой. Подслушала я и адрес, по которому следовало доставить заказ. Вот я и подумала, что можно совместить приятное с полезным, а именно написать репортаж о цветоводе-любителе, а заодно и посмотреть, как живут выскочки и воображалы. В общем, я приехала на улицу Кржижановского, а дверь мне открыло странное существо в бороде и очках, которое призналось, что оно есть гений и его гениальный ум изобрел чудо-клей. Вот я и втерлась к бородатому типу в доверие, вроде бы посмотреть результаты его выдающегося открытия, в результате чего пережила смертельный ужас на пару с несчастным котом и получила в награду сногсшибательное шелковое платье со стразами!

В этом месте рассказа я полезла в сумку и достала на свет божий маленький серый комок, который теперь, в столь плачевном состоянии, не казался больше нарядом Перис Хилтон. Но я встряхнула шелковую тряпицу, разгладила ладонями складочки, и вещь заиграла с новой силой. Все стразики, как по волшебству, стали переливаться разноцветными огнями, а серебристая ткань мягко струилась, как весенний ручеек.

— Н-да, красиво, — одобрила подруга обновку, что случалось с ней крайне редко. — И сколько же ты за него отвалила?

— Пятьсот рублей, — честно призналась я.

— Да ладно, чего ты врешь? — возмутилась Наталья. — За такое платье — пятьсот рублей?

— У меня больше не было, — отозвалась я, любовно пристраивая красоту в стразиках на плечики в шкафу. И беспечно добавила: — Я, Наташ, диван купила.

— И сколько же у тебя денег после всех покупок осталось? — недобро прищурилась Оганезова.

— Нисколько, — правдиво ответила я. — И бензин на нуле…

Не берусь повторить, что мне довелось выслушать из уст литературно подкованной подруги. Она крыла меня семиэтажным матом, обзывая безмозглой курицей и рабой импульсивных желаний, кричала, что меня давно пора лечить, хотя делать это, скорее всего, уже поздно, и горбатого только могила исправит.

— Нет, ты скажи мне, ты нормальный человек? Адекватный и вменяемый? Про дееспособность я даже не заикаюсь! О какой дееспособности может идти речь, когда ты ухитряешься спустить за один день месячную зарплату, да еще и опустошить кредитку на сумму тридцать тысяч рублей?

— Неправда, у меня там еще полторы тысячи осталось, — слабо отбивалась я.

— Идиотка! — взвыла Оганезова. — Мало того что просадила все деньги, какие только могла, так ты еще и вляпалась в это дерьмо с убийством. Вот скажи, чего ты к этому Круглову поперлась? Делать, что ли, больше нечего?

Внезапно меня посетила умная мысль.

— Наташка! — просветленным голосом сказала я. — Ни в какое дерьмо я не вляпалась! И очень даже хорошо, что я поехала к Кругловым. Зато теперь я знаю, кто убийца Стервозы. Завтра же пойду в милицию и скажу, что покойницу убил ее ученый муженек — маньяк Ефим Владимирович Круглов, цветовод-любитель с садистскими наклонностями.

— Ну и глупо, — пожала плечами Оганезова, как видно, устав кричать и потому сменяя гнев на милость.

— Это еще почему?

— Да потому, что, если бы биохимик Круглов задумал убийство жены, он не стал бы тащиться в «Ашан» и, рискуя быть схваченным в самый неподходящий момент, затягивать у нее на шее сворованный у тебя шарф. Он бы подсыпал ей в утренний кофе какой-нибудь талий, как сделал это серийный убийца Соловьев, именно талием отравивший жену, дочь, следователя, который вел его дело, и парочку соседей в придачу. И все это безобразие сошло отравителю с рук, потому что никто не смог заподозрить в несчастном вдовце и безутешном папаше серийного убийцу. Слишком уж естественными казались причины смертей. Простуда и простуда, мало ли людей от гриппа загибаются?

Наташка почесала щеку и задумчиво посмотрела в окно.

— Но вот на следователя Соловьев зря, конечно, покусился, — осуждающе протянула она. — Тут-то его, голубчика, и прищучили. Маньяк отраву в чай прямо во время допроса подсыпал, а чашку взяли на анализ. И все поняли про талий. А Круглов — биохимик, так что ему ничего не стоило накормить свою женушку любой химической дрянью, померла бы твоя Стервоза от самых естественных причин, и ни одна собака не пронюхала бы, что это убийство. Да к тому же, памятуя о коте, не стоит сбрасывать со счетов такой важный аспект, как научный эксперимент. Неужели ты думаешь, что изобретатель биоклея упустил бы шикарный случай и не отхватил у отравленной супруги пальчик-другой с тем, чтобы успеть до того, как она протянет ноги, пришпандорить их на место?

Я положила на стол печенье, которое до рассуждений Оганезовой собиралась съесть, и мрачно заметила, что просмотр криминальных программ явно не идет подруге на пользу.

— Что-то не замечала, — беззаботно откликнулась Наташка, облизывая пальцы, перемазанные вареньем. — Да если бы не я, ты бы, моя девочка, сделала большую глупость и поперлась в милицию обличать биохимика! Сидела бы завтра в кабинете следователя и доказывала ему, что не верблюд, потому что на Круглова подозрения сыщиков падут только в самую последнюю очередь. Имей в виду, оперативники не дураки и рассуждают так же, как и я. И к тому же из твоего рассказа следует, что живая жена была ученому гораздо нужнее, чем мертвая. Кто биохимику теперь кота подержит? И где он без связей Светланы экспериментальную базу для биоклея найдет?