Мечта цвета фламинго - [11]

– Вы свободны, Виктор Иваныч. Не смею задерживать вас дольше, – сказала она и занялась обработкой компьютерного изображения.

Огорченный, инженер Лактионов поплелся за анализатор. Вот так всегда! Вечно он не успеет, опоздает, не догадается. То у него почему-то вдруг возьмет да и захлопнется перед Нининым носом дверь, то он усядется за праздничный стол на место Нины, то не передаст ей хлеб, то забудет дать подписать исследование, то прямо на ее глазах возьмет из коробочки последнюю дискету. Она, наверно, думает, что он это делает специально, поскольку у них давно выработался стиль общения, построенный исключительно на иронии, колкостях и насмешках. Когда и почему так повелось, теперь уже и вспомнить-то невозможно. Ей наверняка кажется, что он изощряется в остроумии, а он просто защищается от нее, потому что если не острить, то хоть совсем помирай. Он плавится под ее взглядом. С остальными женщинами все почему-то получается как надо, а с Ниной… Хотя… какое уж тут «как надо», если он столько лет живет один. Конечно, у него бывали женщины, не без этого… Он нормальный мужик, хотя некоторые, вроде Голощекиной, в этом вслух сомневаются. Нужно сказать, что перед Галиной Андреевной ведущий инженер Лактионов тоже вечно выглядит невоспитанным. Она при каждом удобном и неудобном случае вспоминает, как он не подал ей руку, когда они выходили из автобуса, как он вперед нее зашел в кабинет к окулисту на медосмотре и как не взял у нее из рук кувшин с водой для поливки цветов, когда столкнулся с ней в коридоре. Тоже нашлась девушка с кувшином! Однажды он снимал свитер не на виду у всех, как делает всегда, а за шкафом, потому что на нем была слишком короткая рубашка, которая все время вылезала из брюк. А Голощекина думала, что он вышел куда-то в коридор, и оторвалась на его счет по полной программе. Виктор тогда многое узнал о себе от начитанной сотрудницы. Выяснилось, что она, оказывается, все время называла и называет его Буратино без Мальвины и даже без Пьеро с Артемоном, которые все же могли бы его научить хоть сколько-нибудь прилично себя вести. Потом она сказала, что последнее время ведущий инженер Лактионов проявляет себя уже самым что ни на есть запущенным Гекльберри Финном, поскольку каждый день забывает пропускать ее в дверь впереди себя. Конечно, ни одна нормальная женщина такой вопиющей невоспитанности вынести долго не может, и именно поэтому он такой заскорузлый холостяк, что с ним будет продолжаться и далее. После этого ей вдруг взбрендило заподозрить у него нетрадиционную сексуальную ориентацию, во что она тут же и уверовала и даже сочла необходимым его пожалеть. И хотя Виктор мог бы немедленно выйти из-за шкафа и встать перед Голощекиной немым укором, он не сделал этого. Более того, он дождался момента, когда абсолютно все покинут лабораторию, и только тогда вышел из-за шкафа, совершенно нетрадиционно ориентированным и с полностью вылезшей из-под ремня рубашкой. Наверно, все дело в том, что он, Виктор, их боится: и Нину, и Голощекину. У Голощекиной – темперамент, под которым он, мужчина и ведущий инженер, гнется, как сухая былинка, а Нина… Эх! Да что там говорить! Про Нину все и так ясно!

Виктор вздохнул, вставил образец в колонну анализатора и включил высокое напряжение. Через пять минут ему пришлось его выключить, поскольку в приборную заглянул Сергей Игоревич и велел всем сотрудникам собраться на экстренное совещание в комнате обработки результатов.

Судя по тому, как начальник безжалостно щипал свою холеную шкиперскую бородку, всем стало ясно, что разговор сейчас пойдет о чем-то весьма неприятном. Галина Андреевна Голощекина смело обвела сотрудников непорочным взглядом, потому что точно знала: упрекнуть ее абсолютно не в чем, поскольку не нашелся еще тот, кто посягнет… Валентина угрюмо опустила глаза в стол, лицо Юры Морозова приобрело нарочито легкомысленное пофигистское выражение, а Фаина на всякий случай испугалась так, что для успокоения поставила прямо перед собой пузырек валокордина. Нина с Виктором переглянулись и чуть ли не подмигнули друг другу, потому что подумали, что речь пойдет об исследовании образцов от опытного слитка, которое они оба отказывались подписывать. Начальство прибавило в нем пару абзацев от себя, и они, эти абзацы, являлись данью внутренней политике дышащего на ладан завода и не имели никакого отношения к науке, каковую Нина с Лактионовым очень дружно собирались защищать до победного конца, все равно чьего: своего или заводского.

– Конечно, для вас не явится новостью то, что я сейчас скажу, – сухо начал Сергей Игоревич, ни на кого не глядя, – поэтому, в сущности, все должны быть к этому более или менее готовы.

Фаина трясущимися руками отвинтила крышечку с пузырька, сладко-медицинский запах приступил к немедленному заполнению пространства лаборатории, а начальник еще суше, и еще более демонстративно ни на кого не глядя, продолжил:

– К концу этого месяца мы должны назвать начальству фамилию человека, который подлежит сокращению.

Фаина вздрогнула, пролила валокордин на стол и голосом, дрожащим не менее, чем руки, с трудом произнесла: