Мечом раздвину рубежи - [25]

– Как отдохнул, сотник? – поинтересовался он.– И проходи к столу, зачем стоять у входа? Садись рядом.

– Отдохнул хорошо, готов хоть сейчас отправиться навстречу каравану,– ответил Микула, усаживаясь за столик.– Не забыл, что ты обещал мне устроить встречу с ним у Сухого колодца?

– Нет. Именно потому и велел разбудить тебя раньше других русичей, чтобы побеседовать перед дорогой.

– Побеседовать? О чем? Да, кстати, со мной хотел говорить о чем-то некий «атаман». Уж не ты ли это?

– Я, сотник. Помнишь, недавно ты спрашивал, как меня зовут, и я посоветовал обращаться ко мне: русский брат. Но ты почему-то ни разу не произнес этих слов. Может, тебе легче будет называть меня атаманом?

– Возможно, ведь мне еще ни разу в жизни не приходилось называть братом того… того, кто… кого спас из сундука, от заточения и смерти. Но ведь и атаман не твое имя. Судьба воина-русича заносила меня во многие места, сталкивала с разными людьми, в числе коих были берладники с низовьев Дуная и бродники с Саркел-реки. Так вот, в некоторых ватагах командиров-главарей именовали атаманами. Небось по схожей причине так величают и тебя?

Спасенный усмехнулся:

– Вижу, сотник, и атаман тебе не совсем по нраву. Так и быть, кличь меня Казаком,– махнул он рукой.

– Казаком? – Микула нахмурил лоб, настороженно посмотрел на собеседника.– Подобным именем купец Исаак называл главаря здешних разбойников, хозяина долины Злых духов. Получается, что сей грозный для купцов и стражников Казак – это ты?

– Получается так, сотник. Но ведь ты не хазарский купец и не буртасский стражник, а потому мое имя не должно тебя страшить или делать нас недругами. Наоборот, ты спас мне жизнь и сейчас сидишь за моим столом. Посему забудем о купцах и стражниках, разбойничьих атаманах и княжеских сотниках, а поговорим как вольные люди и воины. Что же касаемо моего имени, зови, как желаешь,– атаманом или Казаком.

– Будь для меня, как и для своих людей, Казаком.

– Добро, а теперь пора перейти к трапезе,– атаман плавно повел рукой над столиком.– Ешь и пей все, что душа желает. Что окажется не по вкусу – не взыщи: еда-питье из купеческих караванов, а потому и вина лежит на их покойных хозяевах.

– Богатенько живут твои разбойнички,– сказал Микула, окидывая взглядом столик.– Такое угощение я видывал лишь на великокняжеских застольях.

– За такое житье мы дорого и платим. Сам видел, чем и как потчуют нас, окажись мы в руках стражников. Да что мы с тобой, сотник, о невеселом – давай переменим разговор. Что станешь пить для начала: меды русские, вино ромейское, хмельные настойки буртасские, пиво булгарское?

– Начнем с ромейского вина зелена. Давненько не пробовал его, пожалуй, и вкус забыл.

– Забыл – вспомнишь. Как пить будешь: по-русски – не смешивая ни с чем, или по-ромейски – разбавляя водой?

– По-русски. Воды, коли пожелаю, и так досыта напьюсь.

– Так и станем пить – по-русски. Да и как нам, двум воинам-русичам, пить иначе? – Атаман разлил вино в два серебряных кубка, протянул один Микуле.– За тебя, сотник, за твою удачу и воинское счастье.

– За тебя, Казак, чтобы судьба как можно дольше хранила тебя от рук стражников,– не остался в долгу Микула.– Слава!

– Слава!

Микула действительно давно не пил заморского вина, пожалуй, с осени, когда по велению великого князя он с сотней всадников отправился на порубежье с Дикой степью. Поэтому сейчас Микула пил вино медленно, короткими глотками, вдыхая его аромат и наслаждаясь терпким вкусом. Будучи близким человеком к Игорю и часто участвуя в княжьих пирах, Микула знал толк в винах и понимал, что вино, которым угощал его разбойничий атаман, было не то, что пьют ромей-ский охлос(Охлос – чернь, простонародье (визант.).) и простые воины-русичи, а то, которым утоляли жажду, заодно веселя душу, обитатели византийских дворцов и княжеских чертогов. Выходит, он на самом деле являлся для Казака дорогим гостем, если тот не жалел для него такого вина!

Снаружи раздались топот копыт, голоса, звон оружия, и в шатер просунулось лицо бородача, будившего Микулу.

– Разве я не сказал, чтобы меня не беспокоили? – нахмурив брови, раздраженно спросил атаман.

Косясь на Микулу, бородач произнес оправдывающимся тоном несколько слов на незнакомом Микуле языке, и атаман уже миролюбиво сказал:

– Пусть войдет. Один.

Голова исчезла за пологом, и атаман вновь наполнил кубки.

– Прости, сотник, что вынужден прервать трапезу. Меня долго не было на острове, и здесь за это время произошли события, в которые я должен немедля вмешаться. Выпьем теперь за нас обоих, и не скучай, покуда я буду заниматься своими делами.

Едва они успели осушить кубки, как в шатре появился новый человек. Высокая лохматая шапка была низко надвинута на лоб, из-под бровей сверкали узенькие глазки, лицо заросло рыжей клокастой бородой. Бросив на Микулу подозрительный взгляд, незнакомец приблизился к столику, широко разбросил руки в стороны, оскалил зубы в улыбке. Атаман, поднявшись, шагнул из-за стола к пришедшему, так же расставил руки и крепко обнялся с ним. Указал ему на ковер у столика и, когда тот сел, протянул кубок с вином. Они вдвоем выпили, после чего некоторое время разговаривали, точнее, атаман задавал вопросы, а рыжебородый отвечал. Язык, на котором они говорили, был неизвестен Микуле, хотя в нем встречались знакомые ему буртасские и хазарские слова, а иногда и славянские. Может, это был и не язык, а смешение многих языков и наречий, к которому вынуждено было прибегать собравшееся на Зеленом острове разношерстное разбойничье сборище, дабы понимать друг друга. Однако из того немногого, что смог понять Микула, он догадался, что разговор шел о плывшем по Итиль-реке купеческом караване, за которым разбойники уже несколько суток следили и который теперь собирались захватить.