Мечников - [102]

И вдруг Мечников прочитал статью одного из ближайших сотрудников Коха, Пфейффера, который поставил простой и убедительный опыт. Он вводил холерных вибрионов в брюшную полость многократно вакцинированных (гипервакцинированных) свинок и через несколько минут извлекал небольшое количество жидкости. И видел под микроскопом, что лейкоцитов в жидкости очень мало, а свободные вибрионы совершенно переродились: они превратились в неподвижные шарики…

Мечников бросился повторять опыты Пфейффера и убедился в их безукоризненной точности… Рушилась вся изощренно построенная аргументация, которой он до сих пор отбивался от «гуморалистов». Значение в иммунитете аллексинов Бухнера можно было отрицать, ибо их действие на бактерии было обнаружено в пробирке, а не в живом организме. Антитоксины Беринга нейтрализовали микробные яды, но самих микробов не уничтожали, — значение этих веществ можно было ограничивать; но бактерицидные вещества Пфейффера убивали микробов, и не в пробирке, а в иммунизированном организме!

Так что же? Неужели правы те, кто с иронией называл фагоцитоз беспочвенной фантазией?..

С большим трудом, но все же ему удалось взять себя в руки. Слишком уж выделялся «феномен Пфейффера» из всего, что так хорошо было ему известно. В этом надо разобраться, и немедленно, чтобы дать бой Пфейфферу на предстоящем конгрессе…

Холерные вибрионы превращаются в неподвижные шарики вне фагоцитов — это бесспорно. Но без всякого ли участия с их стороны?

Мечников целыми днями не выходит из лаборатории. Он возбужден и не может спать; по ночам продумывает эксперименты следующего дня.

Пфейффер извлекал жидкость через десять минут после введения вибрионов и уже находил их разрушенными. А каков процесс разрушения? Как будет выглядеть жидкость через 5 минут или даже через 1 минуту? Задавшись таким вопросом, Мечников устанавливает, что в первые минуты в жидкости много лейкоцитов, но они очень быстро растворяются… Не следует ли из этого, что введение в иммунизированный организм вибрионов ведет к разрушению фагоцитов; они изливают свое содержание в окружающую среду, которая и убивает микробов!

А что, если вместе с вибрионами ввести вещества, предотвращающие разрушение лейкоцитов? Поставив такой опыт, Мечников увидел, что «запятые» поглощаются белыми кровяными тельцами. Ярко выраженный фагоцитоз!

Но в таком случае ему есть что сказать на конгрессе! Придется, правда, сделать небольшую уступку: признать в отдельных случаях не внутриклеточное, а внеклеточное действие фагоцитов, что до сих пор Илья Ильич всячески отрицал. Но уступить придется и Пфейфферу!

2

На конгрессе он выступил с блеском. Сила его доводов была неотразимой, и аудитория рукоплескала ему. Он походил на «демона науки», и всем так запомнилась его пламенная речь, что Ру через многие годы с необычайной яркостью описал это выступление Мечникова.

Из Будапешта он поехал в Россию. Это был второй приезд Ильи Ильича на родину. Первый раз — в 1891 году — он тихо пожил в Поповке. Теперь он тоже намеревался отдохнуть после бурных недель «войны» с «пфейфферовским эффектом», но о приезде его сообщили газеты. Киевский университет пригласил Мечникова выступить, и он прочитал лекцию о холере, которая как раз появилась на юге России. Лекцию запомнили многие.

«Призывая молодежь к служению науке, — писал Д. К. Заболотный, — Илья Ильич вызвал необыкновенный энтузиазм среди учащихся, которые провожали его на вокзал с цветами и речами».

На этой лекции присутствовал и Борис Ильич Клейн. Борис Ильич и сейчас с волнением рассказывает о том глубоком впечатлении, какое произвела на него, тогда студента, лекция маститого ученого.

Поселившись за границей, Мечников стал пророком в своем отечестве…

3

Но «феномен Пфейффера» не давал ему покоя. На обратном пути он остановился в Берлине, чтобы обсудить свои разногласия с автором этого открытия.

Пфейффер принял его любезно и, едва начав разговор, торжественно сообщил:

— А знаете, тайный советник теперь здесь!

Мечников живо вспомнил прием, оказанный ему Кохом семь лет назад, и не выразил большого желания видеть «тайного советника».

Но Пфейффер вышел и тотчас вернулся с Кохом, который чуть ли не в объятия заключил гостя. Любезности эксцеленце не было предела. Он водил Мечникова по лабораториям, знакомил с сотрудниками, показывал клинику, а в заключение сказал, что хочет познакомить его со своей супругой и приглашает на обед.

Что произошло с этим удивительным человеком?

То ли жестокий удар, вызванный провалом туберкулина, сделал его мягче; то ли героические опыты, которыми Мечников «защитил» его «запятую», вызвали в нем нечто вроде чувства благодарности; то ли молодая супруга (Кох развелся с первой женой и женился на актрисе Гедвиге Фрейберг) благотворно влияла на него?..

Вернувшись в Париж, Мечников увидел, что свершилось наконец то, о чем давно мечтали все сотрудники института.

Газеты писали о новом успехе науки, о величии французского гения; «Фигаро» объявила подписку в пользу Пастеровского института для приготовления противодифтерийной сыворотки, и деньги уже начали поступать.

…Когда Беринг открыл противодифтерийный антитоксин, казалось, что вот-вот будет создано средство, предупреждающее дифтерию. Но опыты показали, что предохраняющее действие антитоксина кратковременно. Уже через одну-две недели «предохраненные» свинки гибли от дифтерии так же, как и контрольные. Тогда Беринг решил лечить антитоксином уже заболевших животных и добился успеха. Но до лечения людей было еще далеко. Нужно было получить антитоксин из крови не морских свинок, а более крупных животных. Беринг стал заражать дифтерией кроликов, собак, овец и испытывать вырабатываемые ими антитоксины. Вскоре опыты он перенес в клинику и спас многих, казалось бы, обреченных детей. Но результаты были нестабильны. Иногда сыворотка помогала, иногда — нет. Запасы ее были невелики, и стоила она дорого.