Мечи в тумане - [18]

Море это никак нельзя было назвать спокойным. Многие присутствующие были немало раздражены отсутствием рослого служки (они-то и шикали и свистели во время литании). Завсегдатаям тоже не хватало его лютни и нежных напевов, и они обменивались тревожными вопросами и предположениями. В конце концов кто-то выкрикнул: «Где служка?», и через несколько мгновений вся аудитория начала скандировать: «Хотим служку! Хотим служку!»

Но Бвадрес быстро заставил присутствующих замолчать: приставив руку козырьком ко лбу, он стал вглядываться в верхний конец улицы, словно увидел там кого-то, а потом внезапно указал туда пальцем, как будто там появился человек, которого все так звали. Люди принялись вытягивать шеи и толкаться, пытаясь увидеть, на кого указывает Бвадрес, заодно они перестали скандировать, – и тут старый жрец приступил к проповеди.

– Я скажу вам, что случилось с моим служкой! – вскричал он. – Его поглотил Ланкмар. Он пожрал его – этот нечестивый Ланкмар, город пьянства, распутства и разврата, Ланкмар, город зловонных черных костей!

Последнее кощунственное замечание относилось к истинным богам Ланкмара (их под страхом смерти нельзя было даже упоминать, хотя простых богов в Ланкмаре можно было оскорблять сколько угодно) и заставило толпу потрясенно умолкнуть.

Бвадрес запрокинул лицо и воздел руки к бегущим тучам:

– О Иссек, милосердный и могущественный Иссек, смилуйся над своим смиренным слугой, который лишился друга и остался один. Был у меня один служка, твой неутомимый защитник, и того у меня отняли. Ты говорил ему, Иссек, о своей жизни, посвящал в свои тайны, у него были уши, чтобы слышать твои речи, и губы, что их петь, но черные дьяволы унесли его! О Иссек, смилуйся надо мной!

Бвадрес простер руки над толпой и оглядел слушателей.

– Когда Иссек ходил по земле, он был юным богом – юным богом, говорившим лишь о любви, но его схватили и привязали к пыточной дыбе. Он принес людям воду мира в священном кувшине, но они разбили его.

Тут Бвадрес весьма пространно и гораздо живее обычного (возможно, он чувствовал, что должен чем-то восполнить отсутствие своего служки-скальда) описал житие и, главное, муки и смерть Иссека Кувшинного, так что среди слушателей не осталось ни одного человека, у кого не встал бы перед глазами образ Иссека на дыбе (вернее, на нескольких дыбах по очереди) и не сжалось бы сердце при мысли о страданиях бога.

Женщины и сильные мужчины плакали безо всякого смущения, нищие и судомойки выли в голос, философы затыкали уши.

Стенания Бвадреса достигли душераздирающего апогея:

– И даже когда, о Иссек, твое бесценное тело оказалось на восьмой дыбе, когда ты переломанными руками превратил шейный обруч своего мучителя в изображение кувшина невиданной красоты, ты думал лишь о нас, о святое дитя. Ты думал лишь о том, чтобы сделать прекрасной жизнь даже самых страдающих и обезображенных из нас, твоих ничтожных рабов.

И тут Пульг, сделав несколько неверных шагов вперед и ведя за собой Грилли, опустился коленями на грязные булыжники. Его серебристо-черный полосатый капюшон откинулся на спину, украшенная самоцветами черная маска упала с лица, и все увидели, что оно залито непритворными слезами.

– Отрекаюсь от всех иных богов, – выдавил главный вымогатель между всхлипами. – Отныне я буду служить лишь кротчайшему Иссеку Кувшинному.

Остролицый Грилли, извиваясь изо всех сил, чтобы не запачкаться о грязную мостовую, смотрел на своего хозяина как на полоумного, однако высвободить свою руку из пальцев Пульга все еще не решался.

Действия Пульга не привлекли особого внимания – в этот миг обращенных можно было брать по смердуку за дюжину, – однако Мышелов все видел, тем более что Пульг теперь оказался совсем рядом с ним, и Мышелов мог без труда погладить его по лысине. Человечек в сером испытывал известное удовлетворение, вернее облегчение: если Пульг уже какое-то время был тайным поклонником Иссека, то все его причуды можно было легко объяснить. И одновременно Мышелова пронизало какое-то чувство, похожее на жалость. Взглянув вниз, Мышелов обнаружил, что сжимает в левой руке золотую безделушку, украденную у Фафхрда. Его так и подмывало тихонько положить ее в ладонь Пульгу. «Как было бы уместно, трогательно, хорошо, – думал он, – если бы в миг, когда его захлестнул поток религиозных чувств, Пульг получил бы столь прекрасное напоминание о выбранном им боге». Но золото есть золото, а черный одномачтовик требует такого же ухода, как и судно любого другого цвета, и Мышелов подавил искушение.

Бвадрес широко распростер руки и продолжал:

– Наши пересохшие гортани, о Иссек, жаждут твоей воды. Рабы твои с горящими и потрескавшимися губами молят хотя бы о глотке из твоего кувшина. Мы прозакладываем свои души за одну каплю твоей воды, которая остудила бы нас в этом мерзком городе, проклятом черными костями. О Иссек, низойди к нам! Принеси нам твою Воду Мира! Ты нужен нам, мы стремимся к тебе! Приди же, о Иссек!

И столько было в этом последнем призыве страстной мольбы, что коленопреклоненная толпа подхватила его и начала все громче и громче, словно загипнотизированная, скандировать нараспев: