Мечеть Василия Блаженного - [24]

Как-то даже глупо и доказывать, что ислам в Европе давно сделался силой прежде всего политической. Но вот хотя бы один выразительный пример. Все мы помним впечатляющие «Парижские бунты—2», проистекшие якобы из-за того, что два подростка, гнавших на краденом мопеде, погибли при столкновении с полицейским автомобилем. Но в наших СМИ, кажется, вообще не проходила одна довольно занятная информация. В СМИ французских та информация тоже не заняла много места. Между тем примерно за месяц перед бунтами при точно таких же обстоятельствах погиб еще один подросток-мусульманин. (Мопед тоже был краденый.) Случилось это не в Париже, а в Марселе, а Марсель, надо сказать, сегодня город куда менее «французский», нежели Париж. Казалось бы, уж как там должно было рвануть. Полная тишина. То есть на самом деле жизни погибших недорослей никого не волнуют. (А сколько схожих эпизодов вообще осталось неизвестными! Юные французские «ракальи» ведут асоциальный образ жизни — да из них половина до взрослого возраста едва ли доживает!) Нам подменяют причину и следствие: возмущение масс планируется сначала, а повод находится потом. Ежедневная картина происшествий в большом городе предоставляет богатейшую возможность выбора такого повода. А если вдруг в нужное время и в нужном месте никто не погиб, на худой конец, опять же можно проверить, чем занят Папа Римский.

Мы живем в преддверии битвы за Европу, масштабной битвы, какой старый континент не видывал со времен Карла Мартелла. Претенденты, как это всегда бывает, хорошо организованны и энергичны. Хозяева, как тоже бывает опять-таки всегда, разрозненны и растерянны. Но где-то в глубине души зреет страх интервенции и понимание того, что собственные правительства тебя давно и прочно сдали. Так что все метания от карикатур к Ван Гогу и Вильдерсу, по сути, — инстинктивная попытка общества сгруппироваться перед лицом организованной экспансии.

Не стоит удивляться, что такие попытки выглядят неуклюже и порой даже нелепо, как мы могли наблюдать в совершенно ребяческом скандале с карикатурами. Издадим еще раз, и еще раз, и в этой газете, и в той, и еще в другую страну перекинем, нам не помешаешь и нас не догонишь. О нет, «безответственностью» это можно показаться только на первый взгляд. То, что подобные попытки все же предпринимаются то там, то здесь, говорит о некотором запасе жизнеспособности западных европейцев. Между тем некоторые наши патриотические мыслители их давно уже торжественно похоронили. Ан нет, жив-жив курилка, жив-жив, не умер.

А нам бы стоило хорошенько подумать, прежде чем сопереживать «религиозным» проблемам там, где на самом деле правят бал политика и геополитика. Грядет передел континента, и его итоги, между прочим, отнюдь не предрешены.

Семнадцатиминутный фильм «Фитна» — не самостоятельное событие, а звено в причинно-следственной цепи. Мы не знаем, сколько минут займет следующий фильм и будет ли это фильм либо что-нибудь другое. Но что-нибудь будет непременно. Остается только порадоваться тому, что, наученный страшной гибелью Ван Гога, Герт Вильдерс благоразумно не отказался от предложенной правительством охраны. Надеюсь, тут со мной согласятся даже те, кто не согласен с Вильдерсом.

Суд присяжных во мнении мамелюков

«Между двумя народами такое же точно различие, как между двумя столетиями», — восклицает Проспер Мериме, иллюстрируя этот тезис примерами, почерпнутыми из газет своего XIX века, скорее всего, в один и тот же день.

В первом Мехмет-Али, пригласивший к себе во дворец главных мамелюкских беев, вместо обеда потчует их пулями, после чего без помех воцаряется в Египте. Во втором французский министр увольняет ряд чиновников, дабы обеспечить осуществление своего курса. Мы не поняли бы своего министра, если бы он расстрелял оппозицию во время обеда, усмехается классик французской литературы; но вместе с тем и Мехмет-Али не произвел бы нужного впечатления на умы мамелюков одними только аппаратными перестановками. Посему между событиями, столь различными в нравственном аспекте, писатель выводит толстый знак тождества.

Хотите увидеть XV век, езжайте куда-нибудь в исламскую страну, вторит Мериме писатель XX века Морис Дрюон. XV век не исчез: те же толпы, глазеющие на кровавые казни, те же мрущие как мухи дети, та же угнетенность женщины. Но, читая об окончательном вердикте присяжных по поводу гибели Дианы Спенсер, автор данных строк не могла отделаться от странного ощущения, что XXI и XV века столпились теперь на единой площадке размером с островное Королевство Великобритания.

Бывшая принцесса Уэльская со своим, как в подобных случаях говорится, другом (женихом Доди аль-Файед не был) погибли потому, что водитель их был пьян. Вердикт окончателен, не подлежит обжалованью и обошелся стране, по приблизительным оценкам, в 10 млн фунтов стерлингов. Большая часть опрошенных англичан недоумевает, зачем нужно было еще одно полугодовое заседание суда. Ответ прозвучал в какой-то обескураживающе открытой форме: «Единственной причиной была необходимость проверить заявления г-на аль-Файеда». Об этом заявило официальное лицо, королевский биограф Роберт Лейси. Кто же такой Мохаммед аль-Файед, кроме того, что он отец погибшего? Миллиардер, владелец лондонского фешенебельного универмага «Хэрродс», футбольного клуба «Фулхэм» и парижского отеля «Ритц». Но неужели миллиарды — достаточная причина, чтобы человек, которому позволено благополучно богатеть на английской земле, вел себя столь феерически нагло: требовал призвать в суд английскую же королеву, супруга ее, герцога Эдинбургского, а также и юных сыновей покойницы, последних уж вовсе непонятно зачем. Королеву с супругом распоясавшийся купец открыто обвинял в убийстве, и более того, продолжает обвинять дальше: суд присяжных ему не указ, раз вердикт пришелся не по вкусу.