Меченый - [24]

Немного ошарашенный, я взглянул на Ларри, который с трудом сдерживал смех, а потом снова на Дженну Хатэуэй.

– Это невежливо, – сказал я.

– А я не стараюсь быть вежливой.

– Поздравляю, вам это удается. Тем не менее мои выступления в прессе привлекли ваше внимание.

– Что нужно сделать, чтобы вы заткнулись?

– Сразу переходите к делу? Я восхищен. Берете быка за рога. Очень часто юристы ведут длительные, бессмысленные разговоры, не затрагивая суть вопроса. Они могут говорить бесконечно, и это…

– Опять? – спросила она.

– Что «опять»?

– Слишком много болтаете. Делаете это нарочно, чтобы меня разозлить?

– Вообще-то да, – признался я.

Она повернулась к Ларри:

– Он клинический болтун или просто полный идиот?

– О, в нем уживается и то и другое, но сегодня он больше похож на полного идиота.

Хатэуэй смерила меня взглядом. Приметив поношенные туфли, двойные складки на брюках, мятую рубашку, таинственно сияющий красный галстук, она закатила глаза, громко вздохнула и опустилась на стул. Я сел напротив.

– Что мне нужно сделать, – спросила Хатэуэй, – чтобы вы исчезли из моей жизни?

– Договориться о сделке.

– На каких условиях?

– Мы возвращаем картину на ее законное место, в фонд Рандольфа, а вы снимаете все обвинения.

– Мы не снимем все обвинения, – сказала она. – Это невозможно. И что насчет его свидетельских показаний? Ему придется заговорить.

– При освобождении от уголовного преследования?

– Это несерьезно.

– Сколько лет вы гоняетесь за бандой братьев Уоррик? – обратился я к Ларри.

– Много, – ответил он.

– С какими результатами?

– Нулевыми.

– Какова продолжительность жизни тех, кто соглашается дать показания против бандитов?

– Короткая.

– Нас уже пытались запугать, моему клиенту и мне угрожает прямая опасность. Первое – в порядке вещей, но второе я воспринимаю очень серьезно. И все же Чарли даст показания о пребывании в банде Уорриков, если вы гарантируете ему неприкосновенность. Он подпадает под программу защиты свидетелей.

– Разумеется, подпадает, – согласилась Хатэуэй. – Он имеет все шансы провести остатки дней в кондоминиуме рядом с полем для гольфа за государственный счет.

– Кстати, он что-то говорил о плазменном телевизоре.

– Он настоящий клоун или только косит под него? – спросила Хатэуэй у Слокума.

– К сожалению, настоящий, – ответил тот.

– Тогда нам не о чем больше разговаривать, – заявила Хатэуэй. – ФБР вот-вот найдет вашего клиента. Пока мы тут сидим, ребята проверяют сведения из надежных источников.

– Даже если так, это не означает, что ФБР найдет картину, – сказал я. – Разве я не упоминал, что мы вернем картину? Разве не ради нее вы охотитесь за Чарли все это время? Разве не ради нее ФБР установило пост рядом с домом его матери?

Она холодно взглянула на меня:

– Мне наплевать на автопортрет какого-то мертвого голландца.

Я в недоумении уставился на нее. Я ничего не понимал. Если она искала не картину, то что? Я вопросительно посмотрел на Ларри. Он лишь пожал плечами.

– Тогда что же вам нужно?

– Я хочу знать, как к нему попала эта картина.

– Она была украдена, – сказал я. – Тридцать лет назад. Что еще вас беспокоит? Вам уже нечего предъявить похитителям. Срок давности истек. Кража сошла им с рук. Иногда случаются несправедливые триумфы. Давайте двигаться дальше.

– Я не желаю двигаться дальше – отрезала Хатэуэй. – Если он явится с повинной, ему придется говорить не только об участии в банде, но и об ограблении фонда Рандольфа. Обо всем. И ему придется назвать соучастников.

– Чарлз не будет этого делать. Он уже заявлял об этом.

– Тогда прощайте. Хотите сделку, заключайте ее с Ларри.

– Но в его юрисдикции только обвинения со стороны штата, а против моего клиента существует федеральный обвинительный акт.

– Правильно.

– Что вам нужно на самом деле?

– Ваш клиент знает.

– Чарли знает?

– Конечно. Вот мои условия. Если он явится с повинной и расскажет правду обо всем – обо всем без исключения, – мы что-нибудь придумаем.

– Я поговорю с ним.

– Хорошо. – Хатэуэй встала, подняла с пола свой гигантский портфель и стукнула им о стол. – Мне нужно идти. Я содрала с бухгалтера не всю кожу. Но вот что, Виктор. Если я еще раз увижу вашу отвратительную физиономию на экране телевизора или прочитаю ваши глумливые интервью, то следующая прямая угроза вашей жизни будет исходить от меня.

– Могу я задать один личный вопрос?

Она наклонила голову и поджала губы.

– Вам нравятся долгие прогулки в полях, застеленных туманом, среди летних сумерек?

– Только с собакой, – сказала она и вышла, стукнув портфелем по дверному косяку. Я остался сидеть за столом со Слокумом.

– Ты имеешь хоть какое-нибудь представление о том, что она ищет? – спросил я.

– Ни малейшего.

– Не думаешь, что тебе нужно это узнать? Может быть, достучаться до начальства, чтобы понять, что происходит на самом деле.

– Хочешь услышать нечто удивительное, Карл? Генеральный прокурор Соединенных Штатов почему-то не отвечает на мои звонки.

– Возмутительное нарушение приличий.

– Да, ты прав. Я бы на него пожаловался вице-президенту, но он тоже не отвечает на мои звонки.

– Ей что-то нужно.

– Несомненно.

– Ты заметил: когда она разговаривает, то почти не двигает губами. Как чревовещательница.