Меченые злом - [66]

– В стойло, – ответил рыжий и неприятно осклабился.

– Это как понимать?

– А как хочешь, так и понимай, – грубо выпалил коренастый.

– Мужики, я никому ничего плохого не сделал… – заныл Саюшкин, полностью расслабившись. – Отпустите меня, ладно? Отпустите…

– Ты, болтливая свинья, заткнись! – Рыжий больно пнул его локтем под ребра. – А если будешь шухерить, то сначала опустим, а затем отпустим.

Он как-то странно икнул и заржал во весь голос. Коренастый хмуро посмотрел на него, осуждающе покачал головой, а затем понимающе ухмыльнулся – и до его тупой башки наконец дошел смысл сказанного.

Леха решил больше не дергаться. Тем более что хватка бандитов не ослабевала. Несмотря на дикий мандраж, Саюшкин все же понял, что им приказали доставить его в целости и сохранности. В противном случае он уже лежал бы на трамвайных путях и харкал кровью.

Такие мерзавцы, как подручные Чмо, в долгий ящик расправу не откладывают.

Выходит его захомутали по приказу Микиты. А это уже давало кое-какие шансы выйти сухим из воды. Леха представил на миг, что рядом идут убийцы Верки, и ему едва не стало дурно. С Москаленко еще можно договорится, но с теми… Бр-р!

И все же, что задумал этот гребаный хохол, это Чмо ушастое? Зачем Микита сначала выпустил на его след двух костоломов, а теперь, судя по их поведению, желает вести разговоры с глазу на глаз? (Саюшкин уже понял, что бандиты идут в "малину" Москаленко).

Вор так ничего и не придумал. Намерения хозяина притона казались ему темными и пугающе загадочными. Потому, когда Леху сначала провели в подсобное помещение, а затем и кабинет Микиты, он был в паническом состоянии, хотя и старался этого не показывать.

– Здравствуй, Лексей! – Москаленко так елейно заулыбался, что Саюшкина едва не стошнило.

– Что за дела, Микита Степанович! – возмущенно воскликнул Леха, рывком освободившись от цепких рук своих конвоиров. – Или вы думаете, что я дорогу в "Волну" забыл!?

– Не шелести, парнишка, не шелести… А вы ступайте. – Микита указал своим подручным на выход.

Подождав пока закроется дверь, хозяин бара достал из шкафа поднос, на котором стояла бутылка коньяка, две рюмки и тарелка с лимонными дольками, густо посыпанными сахаром.

– Ну, помолясь… – сказал Москаленко, наливая по полной. – Выпей для просветления.

Саюшкин не стал спорить и что-то доказывать, а молча опрокинул в рот содержимое рюмки и, не закусывая, закурил. Ему действительно нужно было "просветлиться", потому что в голове царил сумбур.

– Ишшо по единой? – вежливо поинтересовался Микита, сделав вид, что проигнорировал беспардонный поступок вора – когда тот закурил без спроса; таких вольностей хозяин "малины" в своем кабинете обычно не позволял.

– Не помешает, – ответил Леха, жадно затягиваясь сигаретным дымом.

– Правильно мыслишь, вьюнош… хе-хе…

Москаленко снова наполнил рюмку Саюшкина; к своей хозяин "малины" так и не притронулся.

"Может, он чего в коньяк подсыпал? – несколько запоздало подумал Леха. – Ну и черт с ним! Все равно выпью. Уже поздно что-либо менять. Отравить будто бы не должен…

Интересно, что ему нужно? С какой стати Чмо так мягко стелет?" Второй раз вор выпил врастяжку и наконец потянулся за лимонной долькой. Коньяк согрел, но на душе легче не стало. Саюшкина так и подмывало продолжить расспросы, но он решил держать марку и молчать, пока не заговорит Москаленко.

А тот не спешил. С ужимочками и смешочками Микита задумчиво рисовал пальцем на столе какие-то замысловатые фигурки и загадочно поглядывал на Леху. Коньяк он всетаки пригубил, но отпил всего лишь несколько капель. Чем, в конце концов, снизил опасения Саюшкина, что в янтарной жидкости могут быть всякие нехорошие примеси, до приемлемого уровня.

Наконец Москаленко решил, что пора приниматься за дело.

– Я нашел покупателя на твой товар, – сказал Микита и поморщился, взмахом руки отгоняя сигаретный дым, который по пути к вытяжному вентилятору шибал ему в нос.

– Потому меня и притащили сюда на аркане? – сердито спросил Леха, постепенно оттаивая.

– Не совсем так, Лексей Батькович… хе-хе… Не совсем… – Москаленко стал загадочным, как проститутка, которая кадрит денежного клиента.

– А можно без намеков? – Саюшкину до смерти хотелось побыстрее выяснить отношения и смыться.

– Так мы завсегда… хе-хе… – Микита достал записную книжку. – Тут я твой должок взял на откуп…

– Не понял… – У Лехи глаза полезли на лоб от изумления. – Какой должок!?

– Минуту… Ага, вот эта страничка… С тебя причитается всего-навсего две косых. Между прочим, "зеленью".

– За что!? – вскричал вор.

– Ты лучше спроси кому. – Москаленко смотрел на Саюшкина как невинное дитя.

– Кому!? – тупо повторил Леха, совсем потерявший способность что-либо соображать.

– Петру Кузьмичу, – спокойно ответил Микита. – Саврасычу. Неужто забыл?

– Ы-ы-ы… – У Саюшкина отвисла челюсть, и он, вместо того, чтобы сказать хоть что-то, лишь по-рыбьи беззвучно зевал широко открытым ртом.

Только теперь он, наконец, понял, в какую угодил западню. Способ закабаления, связанный с выкупом долговых расписок (или просто долгов, чаще всего карточных), в воровской среде практиковался издавна и достаточно широко. Неосторожный простак, попавшийся на подобный крючок, иногда платил за глупость или жадность по самому высокому тарифу – своей жизнью. Должник обязан был выполнять любую прихоть кредитора.