Меченая - [58]

— С меня хватит! Я все делаю, чтобы ты был счастлив, дарю подарки, привожу духи из путешествий, слушаю тебя, забочусь о тебе, стараюсь всегда быть рядом. Я для тебя как мать. Ни разу не дала повода сомневаться в моей любви и преданности. Но тебе все мало, ты продолжаешь жаловаться и ругаться, словно ждешь чего–то больше. Что тебе еще надо?

— Да что ты такое говоришь? Я тебя никогда ни о чем не просил… Иди–ка лучше приготовь мне чаю…

— Ну, нет, на этот раз я хочу, чтобы ты мне ответил! Скажи — что тебя не устраивает, что я тебе сделала? Я же прекрасно вижу, что с моими братьями ты ведешь себя совсем не так. Во всяком случае, с Лоду Кунчапом, с нашим замечательным Лоду Кунчапом… Ему нет дела до тебя, так почему ты его так любишь?

Вот и все, я выпустила ревность, которая зрела во мне на протяжении многих месяцев. Да что там месяцев, на протяжении многих лет, если быть честной. Лоду Кунчап — мой старший сводный брат, сын отца от первого брака. Родился в Индии за десять лет до того, как я появилась на свет. И однажды мой старший брат, которого я не видела ни разу в жизни, приехал в Катманду, чтобы жить с нами. Он был очень мил. До этого он несколько лет был монахом в Индии, в Химашаль Прадеше, недалеко от Дхарамсалы, потом приехал в Боднатх, женился и в конце концов уехал в Нью—Йорк. Отец обожает Доду Кунчапа, всегда ждет от него одобрения, ловит его взгляд, ищет возможности с ним поговорить. Из нас всех он единственный, кого папа никогда не бил. И тем не менее мой старший брат не проявляет никакого внимания по отношению к отцу и преспокойно живет своей жизнью. Я никогда не говорила этого вслух, но сейчас могу признаться, что всегда считала его эгоистом. И чувства несправедливости и обиды, которые я старательно подавляла в себе, наконец вышли наружу.

Глаза отца внезапно темнеют. Челюсти сжимаются, в результате чего лицо превращается в злую маску. Он привстает на кровати — силы внезапно вернулись к нему. Мне знакомы предвестники отцовского гнева, и я сожалею о том, что спровоцировала его. Лучше бы я промолчала. Поднимаю голову и покорно смотрю на отца. И вдруг понимаю, что в его глазах — лишь доброта. Сухие руки молитвенно сложены на белом одеяле. Папа поднимает глаза и смотрит прямо перед собой, на какую–то невидимую точку на стене.

— Ты права, Чоинг, — вздыхает он. — Ты права. Конечно, я люблю Лоду Кунчапа больше, чем тебя. Больше, чем твоих братьев. Больше, чем твою мать. Но не думай, что у меня нет на то причин. Я люблю его, потому что мне подарила его женщина, которую я любил всем сердцем, удивительное существо, которое судьба отняла у меня слишком рано. Я познакомился с ней в Тибете, потом мы вместе бежали в Индию. И там смерть забрала ее у меня, хотя она была такой молодой. Чоинг, она была любовью всей моей жизни, ты можешь это понять?

Отец не плачет, его голос не дрожит, он говорит спокойно, почти бесстрастно, словно наконец признает давно ему известный факт. Мне кажется, ему потребовалось очень много времени и сил, чтобы произнести эти слова. Я молча слушаю отца. Мы никогда не говорили о его первой жене, поэтому я и представить не могла, как много она для него значила. Почему же он сам так долго таил в себе это признание?

— Лоду Кунчап — единственная память, которая осталась мне от нее. Единственный подарок. Когда я смотрю на твоего брата, то вижу ее лицо, вижу самого себя в молодости и то, как мы были счастливы в Индии.

Отец замолкает. А я не знаю, что сказать. По его глазам видно, что он погрузился в воспоминания и не собирается больше ничего говорить. И честно говоря, мне достаточно того, что я уже услышала. Внезапно я испытываю любовь к той незнакомой мне женщине, которая смогла зародить такие чувства в папином сердце. Хоть я ни разу в жизни не видела ее, все равно я благодарна ей за то, что она подарила отцу столько счастья. Наконец–то я поняла, почему Лоду Кунчап всегда был папиным любимчиком. Дело не в том, что я в чем–то провинилась. Просто у брата было то, чего никогда не будет у меня. Невозможно сражаться с прошлым.

Я молча пообещала себе, что больше не буду жаловаться на отца и ругать его. Я слишком уважаю ту утраченную любовь, которая даже спустя сорок лет продолжает жить в его сердце и не давать покоя душе.

После нашего разговора моя любовь к отцу лишь усилилась, насколько это возможно. Мне потребовалось несколько лет, чтобы осознать: начиная с того времени я вступила в гонку со смертью. Я должна была действовать быстрее, чем она, дать родителям все, что она может у них забрать. Подарить им столько счастья, что и представить нельзя, ведь у них осталось не так много времени. Получается, что в конце их жизни я становлюсь их матерью. Забочусь о них, как мать заботится о своих детях. Вечером делаю им массаж ступней и рук; могу часами расчесывать им волосы; покупаю их любимые momos; внушаю им, что они по–прежнему молоды и полны сил.

Как ни странно, отец уходит первым. Я говорю «как ни странно» по одной простой причине: хотя папа старше мамы на двадцать пять лет, физически он гораздо крепче нее. В восемьдесят семь лет он высок, хорош собой, импозантен и довольно мускулист. У него проблемы с сердцем, поэтому несколько лет назад ему поставили кардиостимулятор, но мне отец всегда казался вечным. Я гораздо больше беспокоилась за маму — она казалась мне такой хрупкой, — чем за папу, который продолжал рычать, ругаться и вполне мог напугать меня, будто мне по–прежнему десять лет.