Меч войны - [145]

Хэйден наблюдал за местностью, не говоря Ревелу о каком-то движении, привлёкшем его внимание.

   — Я с удовольствием пробью ещё одну дырку в ремне, если понадобится. Но мне кажется, что мы все будем в могилах через неделю.

   — Не говорите таких вещей даже в шутку. — Хэйден вгляделся внимательней в то, что происходило за наружным бруствером, где кто-то из вражеского лагеря махал белой тряпкой. «Это — сигнал, — подумал он. — Они хотят переговоров. Может, это хитрость?» Он взглянул на лейтенанта. После смерти его близкого друга Тренвита вражеский ультиматум сильно повлиял на его боевой дух. Хэйден предложил ему щепотку нюхательного табака из своей табакерки.

   — Нет, спасибо.

   — Не надо так мрачно смотреть на вещи. Вы же не можете с уверенностью утверждать, что произойдёт в такой сложной ситуации, как осада.

   — Мне представляется это достаточно простым, мистер Флинт. Мы сдадимся и проследуем обратно в Мадрас под конвоем, или они захватят нас, вырежут наши глаза и языки... Мы — в ловушке, без всякой надежды на спасение.

Хэйден высыпал понюшку на ладонь и вдохнул носом.

   — Чем больше я живу, тем больше верю, что пророчества чаще всего сбываются с теми, кто их предсказывает. Поэтому лучшее средство против невезения — оптимизм.

   — Я не ожидал таких взглядов от философа-натуралиста, каким являетесь вы, мистер Флинт.

Он вытер ноздри платком и почувствовал, как табак жжёт внутри, где-то за глазами.

   — Я не понимаю, почему и как происходит исполнение пророчеств, но опыт убеждает меня в этом. То, что мистики Индостана называют кармой, а мусульмане — кисмет, тоже является эмпирической наукой причины и следствия, постигнутой опытом. Нашей европейской системе мышления ещё предстоит исследовать причины жизненных явлений и научиться предсказывать их. Мы умеем делать это лишь на уровне механики.

Ревел ненадолго задумался и затем сказал:

   — Я понимаю, когда вижу висящий груз, заставляющий колебаться маятник, который, в свою очередь, регулирует ход часов. Мы можем с уверенностью сказать, что если сейчас — полдень, то через час будет один час дня. Я думаю, что и в жизни работает тот же самый закон. Стало быть, из этого вытекает, что нас ждёт сокрушительное поражение.

   — Так может считать лишь европейская наука.

   — Вы считаете, что существуют какие-то иные законы?

   — Мой опыт заставляет меня думать так. — Он пожал плечами.

В испепеляющем зное ветер поднимал и закручивал пыль на дворцовом дворе. Его камни были открыты безжалостному полдневному солнцу, но шелест деревьев нарушал обычную тишину этого «часа малых теней».

В прохладных внутренних покоях дворца слышалось журчание фонтанов. Все отдались дремоте. Ясмин же не могла заснуть без вина и вместо этого прошла к балкону, чтобы почитать, но какое-то движение внизу привлекло её взор. Сквозь прорезанный узор белого мрамора она наблюдала за голубым пламенем прозрачных одеяний Хаир ун-Ниссы, стелющихся за нею в жарком дыхании дня. Куртизанка направлялась к покоям набоба.

Ясмин ощутила тяжесть дурных предчувствий. Что-то в этом было не так.

Она знала, какое прекрасное животное представляет собой Хаир ун-Нисса для Мухаммеда. Подобного он не мог получить от жён и наложниц зенаны. Утончённые манеры, владение высочайшим сексуальным искусством, поразительная физическая красота — у Хаир ун-Ниссы было всё это, но было также и нечто большее.

«Контракт с ней был заключён и оплачен Надирой, — думала Ясмин, внезапно осознав, что беспокоило её. — Конечно! Контракт Хаир ун-Ниссы истёк, следовательно, необходимо заключение нового договора. Я откажусь оплачивать эти отвратительные игры, в которые играла Надира. Да благословит меня Бог на справедливое правление, ибо я не опущусь до жестокости и постараюсь без этого оружия оставаться мудрой, сильной и уважаемой женой набоба».

Она закрыла лицо вуалью и надела туфли.

Евнухи на страже расступились, позволяя жене набоба пройти. Звук отодвигаемых засовов на тяжёлой деревянной двери привлёк внимание многих глаз, но все уже привыкли к её походам, и это не обеспокоило никого.

С тех пор как неделю тому назад англичанка впервые пришла в его спальню, Мухаммед ни разу не пытался увидеться со своей женой. Когда Аркали вернулась из покоев набоба, она не стала делиться своими впечатлениями ни с кем.

«Я говорила ей, что подобное самолюбие неприемлемо в зенане, — думала Ясмин, поворачивая за угол. — Здесь мы все — сёстры и должны поверять друг дружке свои печали. Ибо только в единении обретаешь силу».

Она прикусила губу и заглянула в саму себя, опасаясь, что в ней сейчас говорит ревность, но нашла там, к своему облегчению, лишь беспокойство и заботу.

Подойдя ко входу, который вёл в личные апартаменты набоба, она увидела, что через вход протянута шёлковая лента. Два стражника, изнемогая от зноя, красноречиво держали в руках обнажённые мечи, напряжённые от ответственности, которая была возложена на них.

Перед лентой стоял Умар, ждущий приёма. Он повернулся к ней с озабоченным лицом. Оба они чувствовали, что не должны повышать голоса более чем до священного шёпота.

   — Леди?

   — Она всё ещё с ним?