Меч в терновом венце - [16]

Напомнят мне мои поля

И эту степь, где бродят дрофы

В сухом разливе ковыля?

Кто дали мглистые раздвинет —

Унылых лет глухую сень?

И снова горечью полыни

Дохнет в лицо горячий день:

Набат станиц, орудий гулы,

Крещенье первого огня,

Когда судьба меня швырнула

От парты прямо на коня.

Нам всем один достался жребий,

Нас озарил один закат,

Не мы ль теперь в насущном хлебе

Вкусили горечь всех утрат?

Неискупимые потери

Укором совести встают,

Когда, стучась в чужие двери,

Мы просим временный приют —

Своих страданий пилигримы,

Скитальцы не своей вины.

Твои ль, Париж, закроют дымы

Лицо покинутой страны

И беспокойный дух кочевий?

Неповторимые года

Сгорят в твоем железном чреве

И навсегда, и без следа.

…Как далека от нас природа,

Как жалок с нею наш союз!

Чугунным факелом свобода

Благословляет наших муз.

И, славя несветящий факел,

Земли не слыша древний зов,

Идем мы ощупью во мраке

На зовы райских голосов.

И жадно ищем вещих знаков

Несовершившихся чудес,

И ждем, когда для нас Иаков

Опустит лестницу с небес.

И мы восторженной толпою

В горячей солнечной пыли

Уйдем небесною тропою

От неопознанной земли.

ВЕРСАЛЬ

Зеленей трава не может быть,

Быть не могут зори золотистей,

Первые потерянные листья

Будут долго по каналу плыть.

Будут долго воды розоветь,

С каждым мигом глубже и чудесней.

Неужели радостные песни

Разучились слушать мы и петь?

Знаю, знаю, ты уже устал,

Знаю власть твоих воспоминаний.

Но, смотри, каких очарований

Преисполнен розовый канал!

Ах, не надо горечью утрат

Отравлять восторженные речи —

Лишь бы дольше длился этот вечер,

Не померк сияющий закат…

ПРАБАБКА

Мы плохо предков своих знали,

Жизнь на Дону была глуха,

Когда прабабка в лучшей шали,

Невозмутима и строга,

Надев жемчужные подвески,

Уселась в кресло напоказ —

И зрел ее в достойном блеске

Старочеркасский богомаз.

О, как старательно и чисто

Писал он смуглое лицо,

И цареградские мониста,

И с аметистами кольцо.

И шали блеклые розаны

Под кистью ярко расцвели,

Забыв полуденные страны

Для этой северной земли.

…А ветер в поле гнал туманы,

К дождю кричали петухи,

Росли на улице бурьяны

И лебеда и лопухи.

Паслись на площади телята,

И к Дону шумною гурьбой

Шли босоногие ребята,

Ведя коней на водопой.

На берегу сушились сети;

Качал баркасы темный Дон;

Нес по низовью влажный ветер

Собора скудный перезвон.

Кружились по ветру вороны,

Садясь на мокрые плетни;

Кизечный дым под перезвоны

Кадили щедро курени.

Казак, чекмень в грязи запачкав,

Гнал через лужи жеребца,

И чернобровая казачка

Глядела вслед ему с крыльца.

«Всё те же убогие хаты…»

Всё те же убогие хаты,

И так же не станет иным

Легко уходящий в закаты

Над хатами розовый дым.

Как раньше — при нашем отъезде,

Всё так же в российской ночи

Мерцают полярных созвездий

В снегах голубые лучи.

И с детства знакомые ёлки

Темнеют в промерзлом окне,

И детям мерещатся волки,

Как раньше мерещились мне…

НАТАШЕ ТУРОВЕРОВОЙ

Выходи со мной на воздух,

За сугробы у ворот.

В золотых дрожащих звездах

Темно-синий небосвод.

Мы с тобой увидим чудо:

Через снежные поля

Проезжают на верблюдах

Три заморских короля.

Все они в одеждах ярких,

На расшитых чепраках

Драгоценные подарки

Держат в бережных руках.

Мы тайком пойдем за ними

По верблюжьему следу,

В голубом морозном дыме

На хвостатую звезду.

И с тобой увидим после

Этот маленький вертеп,

Где стоит у яслей ослик

И лежит на камне хлеб.

Мы увидим Матерь Божью,

Доброту Ее чела —

По степям, по бездорожью

К нам с Иосифом пришла.

И сюда, в снега глухие

Из полуденной земли

К замороженной России

Приезжают короли —

Преклонить свои колени

Там, где благостно светя,

На донском душистом сене

Спит небесное Дитя.

СУВОРОВ

Всё ветер да ветер. Все ветры на свете

Трепали твою седину.

Всё те же солдаты — любимые дети,

Пришедшие в эту страну.

Осталися сзади и бездны и кручи,

Дожди и снега непогод.

Последний твой, самый тяжелый и лучший,

Альпийский окончен поход.

Награды тебе не найдет император,

Да ты и не жаждешь наград.

Для дряхлого сердца триумфы возврата —

Уже сокрушительный яд.

Ах, Русь — Византия и Рим и Пальмира!

Стал мир для тебя невелик.

Глумились австрийцы: и шут, и задира,

Совсем сумасшедший старик.

Ты понял, быть может, не веря и плача,

Что с жизнью прощаться пора.

Скакала по фронту соловая кляча,

Солдаты кричали «ура».

Кричали войска в исступленном восторге,

Увидя в солдатском раю

Распахнутый ворот, на шее Георгий —

Воздушную немощь твою.

«Над весенней водой, над затонами…»

Над весенней водой, над затонами,

Над простором казачьей земли,

Точно войско Донское, — колоннами

Пролетали вчера журавли.

Пролетая, печально курлыкали,

Был далек их подоблачный шлях.

Горемыками горе размыкали

Казаки в чужедальних краях…

ГОГОЛЬ

Поднимал всё выше ты и выше

Свой бунчук, зовя ко мне мальчат,

Однолеток — уличных мальчишек,

Жаждущих сражений казачат.

И в наш сад за низкую ограду

Уводил меня ты и гостей

На кровопролитную осаду

Неприступных польских крепостей.

Снежный прах летел в саду над нами,

Мы дралися из последних сил.

Детскими моими снами

Ты легко потом руководил.

По ночам внезапно страшный запах

Гари наполнял наш дом,

И меня — наследника Остапа —

Распинали ляхи над костром.

Но еще не мог в страданье диком,

Как Остап, терпеть я до конца

И будил своим постыдным криком

Безмятежно спящего отца.

Кончились мальчишеские драки.