Меч судьбы - [18]

— Так-так. Совсем как в сказках, помощь приходит удивительно вовремя. Как же вы просчитались, мои глупые, наивные тела!

Север прыгнул на врага, щелкнул зубами, но тварь была уже рядом со мной, и страшные волчьи клыки ухватили только воздух.

Я ударила стрелой света, Алый отбил, но просчитался — это было далеко не то, так хорошо знакомое ему заклинание. От Света он защитился, но игла тьмы успела прошить тело. Алоизий завизжал, упал на пол и покатился, держась за грудь окровавленными руками. Вейр всё же успел резануть ему запястья.

Мелькнула тень. Колдун! Жив, курилка! Вейр метнулся к катающемуся по полу телу, придавил коленом и припечатал руку ко лбу врага. Блеснул золотой амулет. Меня оглушило от дикого визга, Вейр оглянулся на меня, что-то крикнул. Мальчишка выл, бился, сучил ногами, вцепившись в безжалостные руки колдуна. Я молча смотрела на агонию.

Наступила оглушительная тишина. Тело Ванятки обмякло, расслабилось.

Вейр сел на колени рядом с телом мальчика, смотревшего вдаль широко открытыми глазами. Обыкновенными голубыми глазами. Я медленно сползла по стене. Ноги не слушались, казалось, они налились чугуном. Изгвазданная кровью, золой и стружкой рубаха мальчонки шевельнулась, мышь выскочила на середину баньки, огляделась бусинками кровавых глаз и порскнула к стене. Вейр замахнулся, но не успел. Щёлкнули зубы, мышиный хвост мелькнул в пасти Севера и исчез.

Я посмотрела на взъерошенного, окровавленного Вейра, на перепуганного Богдана, застывшего в дверях, на облизывающегося волка, и начала ржать.

Пара пощечин, которые Вейр отвесил с нескрываемым удовольствием, привели меня в чувство. И теплый волчий язык, обслюнявивший лицо. Со стоном встав на ноги, я окинула поле боя взглядом.

Мальчишка лежал неподвижно, но он был жив. Кузнец, казалось, похудевший и постаревший за одну ночь, поднял сына на руки и вышел, бросив обеспокоенный взгляд на порезанные запястья и бледное, как саван, лицо мальчика. Колдун навис надо мной.

— Ты! Опять ты! Ну кто, кто тебя просил лезть? — прошипел он, сжав кулаки.

Я отвернулась. Разве ж слов благодарности от неблагодарного дождешься?

***

Ухала сова, я сидела на ступенях баньки и смотрела на кол в груди Алоизия. Труп безглазо смотрел на нас. Богдан вбил в землю здоровенную орясину и придавил для верности неугомонного кадавра парой бревен, но руки в трупных пятнах безуспешно пытались освободить тело.

— Что теперь делать будем? — я кивнула на тело усевшемуся рядом со мной Вейру.

— Сожжем, — ответил он, равнодушно глядя на бывшего учителя.

Я уставилась в мерцавшие лунным светом странные колдунские глаза. Острые черты лица показались маской. Посмертной. Я поежилась.

— Надо заканчивать, пока не рассвело. Вся деревня на ушах, наверное.

— Я поставил контур, — отрезал он.

— Ты чего-то странный какой-то. Даже не наорал на меня как следует. Ничего сказать не хочешь?

Вейр пригладил растрепанные пепельные волосы, помолчал и выдавил:

— Алый, то есть Алоизий, знал.

— Что, знал?

— Как нам помочь разделить силы. Ты вовремя вмешалась, — его взгляд обжег ненавистью. Я невольно отшатнулась.

— Ты последний дурак, если веришь этой твари. Впрочем, не удивлена. Яблоко от яблоньки гниет рядом, — я слезла со ступеней и отправилась к Богдану.

Стало почему-то обидно и горько. До слез.

В кузне я сняла кольца и долго мыла руки под рукомойником. Смыв мерзкое, вонючее месиво из крови, кожи и разложившегося до жижи мяса мертвеца, смазала настойкой зверобоя сбитые костяшки пальцев, зашипев от боли, затем достала из сумки пару флаконов. Кузнец уже успел переодеть сына и занялся его израненными запястьями, перевязывая раны чистыми полосками ткани. На лбу мальчонки пузырился ожог.

— На, возьми. По ложке в питьё, и он уже завтра будет бегать, — я поставила флаконы на стол, помедлила. — Он не хотел плохого. Железным ножом надо пустить кровь, чтобы выпустить злого духа, — тихо добавила я.

— Я знаю. Спасибо вам, люди добрые, — пробасил кузнец. Казалось, он помолодел лет на десять.

Я невесело усмехнулась. Вейр показал себя вполне достойно, к моему удивлению. Хотя, кто его знает, колдунское отродье, ведь с учителем у него давние счеты. Рано или поздно встреча всё равно бы состоялась, и тогда живым ушел бы только один. Так что о благородном колдунском сердце пока думать рано.

***

Мы стояли на берегу реки и молча смотрели, как догорает огромный костер. Очертания тела Алоизия едва виднелось сквозь яростные языки высокого пламени, потрескивание ветвей от жара и плач неясыти пели погребальную песнь колдуну. Вейр подрезал сухожилия на ногах Алоизия, но кол из груди вытаскивать не стал. Силен кадавр оказался, брыкался даже в телеге, пришлось спеленать. Мне такое важное дело не доверили, лишь приказали вскипятить воду для усмирительного отвара, и не отсвечивать. Пеленанием занялись Вейр с Богданом, несколько раздраженно посоветовав слабым девам подышать свежим воздухом подальше от суровых мужчин, мол, мне надо поправить подорванное битвами с разлагающимися телами здоровье. Ага. Как же. Мне, чтоб его поправить, надо год проспать, как медведь в берлоге, предварительно вылакав ведро того колдунского настоя, которым Вейр поставил меня на ноги после седла. Сдохну, но просить не стану. Единственное, о чем я сейчас мечтала, была гладь реки, сверкавшая серебром в лунном свете. Отвратительный смрад, выворачивающий нутро, пропитавший одежду, волосы, стал настолько невыносим, что я не могла дождаться, когда плюхнусь в ледяную воду, расслаблюсь и поплыву по течению, глядя на звезды, наслаждаясь легкостью, тишиной и покоем. Без колдунов, кузнецов и смешений сил.