Меч Ронина - [6]

– Ты сражался за замок Осака? – прервал его размышления Мусаси.

Дан кивнул.

– Я тоже там был, – спокойно заметил великий боец. – Только дрался на стороне Токугава. Хочешь мстить за смерть господина, – Мусаси не спрашивал, он утверждал и, казалось, не ждал ответа.

Дан промолчал.

– Я расскажу тебе одну историю, – проговорил Мусаси. – Однажды, когда мне был двадцать один год, знаменитый мечник Есиока Сэйдзиро вызвал меня на поединок. Я убил его. Тогда клан Есиока объявил мне кровную месть. За мной стал охотиться старший сын Сэйдзиро – Дэнситиро. Мы встретились на болоте, и я проломил ему голову тренировочным бокэном[11]. Тогда право мести перешло к младшему сыну, Ханситиро. К тому времени семья Есиока так мне надоела, что я сам разыскал Ханситиро, который учился в школе мечников, в Киото. Я пришел в додзе[12], перебил всех учителей и учеников, расправился с Ханситиро. С тех пор семья Есиока больше мне не докучает – они потеряли лицо, и сегун запретил им путь меча, теперь они красильщики.

Мусаси повернулся набок, и вскоре Дан услышал его ровное дыхание – знаменитый фехтовальщик спал. «Неудивительно, что он побеждает всех, даже не применяя боевой меч», – подумал Дан. Рост Мусаси был не меньше метра девяноста, и вес килограммов сто. Это в Японии семнадцатого века. Да ему все противники максимум по грудь. И руки у великого мечника гораздо длиннее – пока несчастные фехтовальщики пытаются достать его катаной, он просто лупит их дубинкой по башке. Дан так и не понял, к чему Мусаси рассказал ему историю про клан Есиока. Вскоре он тоже уснул.

На рассвете Мусаси подскочил, почесал в затылке, взъерошив и без того спутанные, грязные волосы, бросил на прощание:

– Не испытывай неуверенности в себе! – И зашагал прочь.

– Мудрое наставление, – заметил Карасу с дерева.

– Куда ты пропал вчера?

– Оставил тебя с сэнсэем. Тебе нужна была эта встреча, – загадочно проронил тэнгу. – Потом поймешь.

Настя

– Здесь ты будешь жить, здесь же принимать гостей. Ну-ка, встань, я посмотрю на тебя.

Настя послушно поднялась с колен. Пожилая женщина обошла ее кругом, довольно похмыкала. Цепкими пальцами взяла за подбородок, оттянула губу, посмотрела зубы. Заглянула в глаза, провела ладонью по волосам.

– Ты красива, Кумико. Это хорошо. Только вот не знаю, что делать с твоей образованностью. Она здесь только помешает.

Кумико? Настя постепенно приходила в себя. Снова не дома… Впрочем, следовало поблагодарить судьбу и Сенкевича, что сумел переправить хоть куда-то, чем сохранил ей жизнь. Она ведь почти умерла там, на Гамме-32. Еще несколько часов, а может быть, даже минут или секунд – и паразит дозрел бы, вырвался из нее, разворотив грудную клетку.

Женщина продолжала пристально смотреть ей в лицо, а руки ее шарили по плечам, бедрам, животу. Настя опустила глаза, изображая покорность – судя по высказываниям тетки, сейчас это было самое разумное поведение. Сама же постаралась включить память объекта. Это удалось без труда.

Итак, сейчас 1616 год. Она в теле пятнадцатилетней Кумико, дочери влиятельного дайме Тоетоми Хидэери, из клана Осака. Всю ее семью вырезали, лишь ей сохранили жизнь – не из милосердия, а для того, чтобы окончательно покрыть позором имя Тоетоми. Утонченная месть по-японски. Несколько месяцев держали в плену – обращались прилично, берегли девственность, а потом задорого продали в публичный дом в городе Эдо. Женщина, которая сейчас осматривает ее, – хозяйка заведения, Тоши.

– Ты мне недешево обошлась, – словно подслушав мысли девушки, заявила сводня. – Но ничего, при твоей красоте это скоро окупится. Только будь послушной, Кумико. Скоро я назначу торг за твою невинность. Надеюсь, богатые господа не поскупятся. Отдыхай пока.

Старуха вышла. Настя уселась на циновку, осмотрелась. Пустая комната, лишь в центре – непривычно низкая постель да рядом с нею столик. Кстати, там лежало маленькое зеркало с длинной ручкой. Надо бы взглянуть на себя.

Осмотр поверг девушку в шок. Она так и не поняла, о какой красоте рассуждала Тоши-сан. Круглое плоское лицо, маленькие глазки, тонкие губы. Настя попыталась улыбнуться и едва не заорала: зубов у нее не было. «Удалили, чтобы удобнее было делать… что?» – в ужасе подумала она. К счастью, на помощь пришла память Кумико, подсказала: японки чернят зубы, это считается изысканным. Настя провела по ним пальцем и слегка успокоилась.

Ощупав себя, расстроилась еще больше: Кумико была на редкость субтильной, абсолютно плоской со всех сторон, без всяких изгибов и выпуклостей. Настя задрала подол кимоно, горестно взвыла: ноги были короткие и огорчительно кривые.

«Очнись! Не из-за того расстраиваешься, дорогая, – сказала она себе. – Тебя скоро продадут какому-нибудь старому извращенцу. Тело чужое, это ясно. Но сидишь-то в нем ты, и проституткой работать придется тебе: выносить прикосновения клиентов, угождать всяким похотливым уродам, выполнять их приказы… Вот это влипла!» Настя содрогнулась. Конечно, она не хотела бы вернуться на Гамму-32, к паразиту, но вот монастырь в Равенсбурге вдруг показался ей вполне симпатичным местом.

«Так что, может, некрасивость мне только на руку?» Память Кумико вновь вмешалась, выдав неутешительную информацию: по здешним стандартам, девица считается очень привлекательной.