Меч полководца - [26]

И потом сказал очень, очень серьезно:

— В большевистской партии дисциплина посуровей и построже, чем военная.

…История эта будет неоконченной, если не рассказать, как жил дальше и как погиб отчаянный человек Иван Плясунков.

Неизвестно, как сложилась бы судьба Ивана Плясункова, не встреться он с Михаилом Васильевичем Фрунзе. При таком горячем нраве мог бы Плясунков навсегда проститься с Красной Армией. Но Фрунзе никогда не вспоминал больше про дерзкую выходку молодого командира.

После Плясунков бывал еще во многих боях. В 1921 году часть, которой он командовал, очищала Тамбовщину от кулацких банд. Иван Плясунков попал в засаду и, окруженный бандитами, застрелился, чтобы не попасть им в руки.

ПРИКАЗ ВОЙСКАМ 4-Й АРМИИ № 40/9

31 января 1919 г.

Приказом РВСР от 26 декабря 1918 г. за № 470 я назначен командующим 4-й армией…

Товарищи! Глаза тыла, глаза рабочих и крестьян всей России прикованы к вам. С замиранием сердца, с трепетом в душе следит страна за вашими успехами. Не для захватов чужих земель, не для ограбления иноземных народов послала вас, своих детей, трудовая Русь под ружье.

Здесь, на фронте, решается сама судьба рабоче-крестьянской России; решается окончательно спор между трудом и капиталом. Разбитые внутри страны помещики и капиталисты еще держатся на окраинах, опираясь на помощь иностранных разбойников, Обманом и насилием, продажей Родины иностранцам, предательством всех интересов родного народа они все еще мечтают задушить Советскую Россию и вернуть господство помещичьего кнута.

Они надеются на силу голода, который выпал на долю центральных губерний вследствие отторжения от богатых хлебом окраин. Напрасные упования!

Сильные духом и верой в правоту своего дела — рабочие и крестьяне России идут неуклонно своим путем, и они уже не одиноки в борьбе…

И это наше дело, товарищи, дело Рабоче-Крестьянской Красной Армии! Еще одно-два усилия, и враг будет разбит окончательно.

Под сень красных знамен социалистической Советской России вернутся все ее окраины, и работники города и деревни возьмутся за мирный спокойный труд. Страна жаждет исцеления от мук голода и холода, она ждет хлеба и мира от своей армии.

Вступая ныне в командование 4-й армией, я уверен в том, что сознание важности и святости лежащего на нас долга близко сердцу и уму каждого красноармейца.

Невзирая на все попытки черных сил посеять рознь и смуту в ее рядах, армия должна пробить дорогу к хлебу, хлопну, железу, нефти и углю, должна проложить тем самым путь к постоянному прочному миру. Я надеюсь иметь в каждом из вас верного товарища и сотрудника по исполнению этой великой задачи, возложенной на нас страной. Чем дружнее будет наш напор, тем ближе желанный конец.

Я надеюсь, что совокупные усилия всех членов армии не дадут места в рядах ее проявлениям трусости, малодушия, лености, корысти или измены, В случае же проявления таковых суровая рука власти беспощадно опустится на голову тех, кто в этот последний решительный бой труда с капиталом явится предателем интересов рабоче-крестьянского дела.

Еще раз приветствую вас, своих новых боевых товарищей, и зову всех в дружной, неустанной работе во имя интересов трудовой России.

Командующий 4-й армией, член Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, бывший окружной военный комиссар Ярославского военного округа

Михаил Михайлов-Фрунзе.

НАЧДИВ-25

Из Москвы на имя командующего 4-й армией пришла такая бумага:

Прошение

Прошу Вас покорно отозвать меня в штаб 4-й армии, командиром или комиссаром в любой полк. Преподавание в Академии мне не приносит никакой пользы, что преподают, я это прошел на практике… Прошу еще покорно не морить меня в такой неволе… Я хочу работать и помогать Вам… Так будьте любезны, выведите меня из этих каменных стен.

Уважающий Вас Чапаев

О Чапаеве в 4-й армии говорили разное. Что он человек исключительной храбрости. Что он самодур и никакой дисциплины не признает. И Фрунзе колебался — вызывать или не вызывать Чапаева. Но потом согласился — пусть выезжает в 4-ю армию.

Признаться, он ждал, что увидит лихого чубатого рубаку. И когда однажды заметил в штабе сухощавого подтянутого командира пет тридцати, то никак не мог предположить, что именно этот командир через минуту войдет к нему и по всей форме отрапортует:

— Разрешите представиться. Чапаев. Прибыл в ваше распоряжение.

Фрунзе внимательно приглядывался к Чапаеву. А тот сел картинно, как перед фотографом, поставил меж колен отличную кавказскую шашку в серебре, положив руку на чеканный эфес.

— Вы были посланы в Академию генерального штаба? — расспрашивал Фрунзе. — Почему решили оставить академию?

— С науками справимся потом. Сначала с белыми. По моим расчетам, сейчас самое время наступать.

— А почему сейчас?

— Весна начинается. Распутица. Она Колчака придержит, особенно артиллерию. Тут можно ударить! — и Чапаев повел рукой, показывая, как славно можно ударить.

— Распутица в этих краях долгая! — оживился Фрунзе. — Местные жители говорят, что месяц, а то и больше. Хорошую обещают нынче распутицу…

— Значит, вы уже спрашивали… — усмехнулся в усы Чапаев.

Разговаривая с Чапаевым, Фрунзе все больше убеждался в том, что Чапаев и есть тот самый командир, который ему сейчас позарез нужен, которого он поставит в острие клина, разрубающего липию белых. И войдет этот клин в колчаковскую армию, как нож в масло…