Меч почета - [237]

Гай не отверг сразу предложения, видимо, из-за своего меланхолического настроения; фактически, он принял его.

Джамбо позаботился о санитарной машине, и Гая доставили к новому месту жительства. Лифт, как и обещал Перегрин, работал, и Гая подняли в большую, мрачную, тесно заставленную мебелью квартиру. Экономка миссис Корнер приняла его как раненного на фронте солдата.

Не очень далеко от того места, где находился теперь Гай, полковник Грейс-Граундлинг-Марчпоул изучал доложенный ему для утверждения документ.

– Краучбек? – спросил он. – А у нас есть досье на него?

– Да, в деле Бокс-Бендера.

– Да, да, я помню. И шотландские националисты.

– И священник в Александрии. Ничего особенного на него с тех пор не поступало.

– Возможно, он потерял связь со своим руководством. Хорошо, что мы не арестовали его в то время. Если мы позволим ему сейчас попасть в Италию, он может навести нас на неофашистскую шпионскую сеть.

– Но следить за ним там будет не легко. Необходимые меры безопасности в Восьмой армии соблюдаются далеко не всегда.

– Нет. Это спорный вопрос. В целом можно сказать, что соблюдаются.

Полковник написал: «Для секретной работы в Италии этот офицер рекомендован быть не может» – и перешел к следующей фамилии – де Сауза.

– Член коммунистической партии с хорошей репутацией, – сказал он. – Очень кстати в данный момент.

Комната, в которой Гаю предстояло провести шесть недель и принять важное решение, за весь период проживания в этой квартире дядюшки Перегрина занималась всего несколько раз. Окно выходило на кирпичную стену. Комната была обставлена мебелью, вывезенной из Брума. Гай лежал на огромной старинной кровати, украшенной медными шарообразными шишками. Здесь Гаю нанес очередной визит майор Бленкинсон.

– Опухоль все еще не спадает, – констатировал он. – Единственное средство – это держать ногу вверх.

Во время первых дней пребывания на новом месте у Гая побывало несколько посетителей; среди них был Йэн Килбэннок.

После двадцати минут бесцельной болтовни он спросил:

– А ты помнишь Айвора Клэра?

– Да, помню.

– Он сейчас с чиндитами в Бирме. Удивительно, правда?

Гай вспомнил, как впервые увидел Айвора в Боргезских садах.

– Ничего удивительного.

– Слухи доходят до Дальнего Востока только через некоторое время. А может, ему уже надоели вице-королевские круги?

– Айвор не верит в жертвы. Да и кто верит-то в наше время? Но он обладает сильным желанием выиграть.

– Я не представляю себе ничего более жертвенного, чем таскаться по джунглям с этими головорезами. Не знаю, что именно он намеревается выиграть там.

– Было время, когда Айвор мне очень нравился.

– О, мне он и сейчас нравится. Все уже забыли его ошибку на Крите. Именно поэтому-то и странно, что он выдает сейчас себя за героя.

Когда Йэн ушел, Гай долго размышлял о полной противоположности между желанием принести себя в жертву и желанием выиграть. Это, казалось, в какой-то, пусть еще неопределенной мере имело отношение лично к нему и его положению. Он еще раз перечитал письмо отца, которое всегда носил с собой: «…Господь бог никогда не становится в позу и не подчеркивает своего превосходства. Он принимает страдания и несправедливости… Количественные критерии здесь неприменимы…»

В это время проходила Тегеранская конференция, на которой количественные критерии имели первостепенное значение.

В конце первой недели декабря 1943 года, как свидетельствуют исторические записи, мистер Уинстон Черчилль показал мистеру Рузвельту сфинкса. Ободренные уверенностью своих военных советников в том, что немцы капитулируют этой зимой, два могущественных пожилых джентльмена обошли вокруг колосса, молча наблюдая, как вечерние тени смягчают черты этого древнего изваяния. Несколькими часами позднее то же самое солнце скрылось за горизонтом и в Лондоне, не с такими контрастными световыми тенями, как в пустыне, а постепенно тускнея в пелене дождя и оставляя в темноте мокрые неосвещенные мостовые города. В этот час с почти таким же самодовольным и мыслящим выражением на лице, с каким лидеры «Свободного мира» созерцали сфинкса, дядюшка Перегрин, стоя у раскрытой двери, созерцал женщину, нажавшую на кнопку звонка его квартиры.

– Я пришла повидаться с Гаем Краучбеком, – сказала она.

На лестничной площадке было темно. Коридор был освещен очень слабо. Дядюшка Перегрин считал затемнение важной мерой и строго и неукоснительно соблюдал все относящиеся к этой мере правила.

– А он ожидает вас?

– Нет. Я только что узнала, что он здесь. Вы не помните меня? Вирджиния.

– Вирджиния?

– Вирджиния Краучбек, по тому времени, когда вы знали меня.

– О! – воскликнул дядюшка Перегрин. – В самом деле? Это вы? – Практически он никогда не смущался, но, если до сознания Перегрина доводился какой-нибудь новый, неизвестный факт, на его усвоение ему требовалось некоторое время. – Сегодня ужасная погода, – продолжал он. – Надеюсь, вы не промокли на пути сюда?

– Я приехала на такси.

– Отлично. Вы уж простите, что я не узнал вас. А вы действительно уверены в том, что Гай захочет увидеть вас?

– Почти на сто.

Дядюшка Перегрин закрыл входную дверь и сказал:

– Я был на вашей свадьбе. А после этого мы встречались с вами?