Меч почета - [2]

Джервейс и другие снисходительно посмеялись тогда над словами Хермайэни, но позднее, когда умер отец Джервейса и он, по-видимому, получил наследство, идея жизни в замке осуществилась. Джервейс выяснил все необходимое. Замок принадлежал пожилому адвокату из Генуи, и тот был рад продать его. Вскоре на площадке выше бастионов появился простенький, небольшой домик, а к запаху мирт и сосен прибавился душистый аромат английских левкоев. Джервейс именовал свой новый дом «вилла Хермайэни», однако среди местных жителей это новое название так никогда и не привилось. Название было выведено большими квадратными буквами на столбах ворот, но разросшаяся жимолость сначала слегка прикрыла, а потом и вовсе заслонила эту надпись. Жители Санта-Дульчины упорно называли домик «кастелло Крауччибек» до тех пор, пока английская семья наконец не приняла это название, и Хермайэни, эта горделивая новобрачная, лишилась таким образом возможности увековечить свое имя.

Независимо от названия, однако, кастелло не утрачивало свойственных ему качеств и достоинств. В течение добрых пятидесяти лет, пока над семьей Краучбеков не сгустились сумерки, замок был местом радости, веселья и любви. Гай провел здесь со своими братьями и сестрой счастливейшие дни каникул и отпусков. И отец Гая, и он сам приезжали сюда в медовый месяц. Вилла постоянно предоставлялась в распоряжение только что поженившихся двоюродных братьев, сестер и друзей. Городок немного изменился, но ни железная дорога, ни шоссе не оказали своего влияния на этот счастливый полуостров. На нем построили виллы еще несколько иностранцев. Гостиница расширилась, в ней появились водопровод и канализация, кафе-ресторану присвоили название «Эдем», которое во время абиссинского кризиса неожиданно сменилось названием «Альберто-дель-Соль». Владелец гаража стал секретарем местной фашистской организации.

Однако когда Гай спустился в последнее утро на базарную площадь города, он не заметил там почти ничего, что не могли бы видеть в свое время Джервейс и Хермайэни. Теперь, за час до полудня, уже стояла ужасная жара, но Гай шел, ощущая такое же блаженство в это свое первое утро тайного ликования, какое когда-то охватило Джервейса и Хермайэни. Он так же, как когда-то и они, испытывал первое удовлетворение после того, как потерпел поражение в любви. Гай упаковал вещи и оделся для долгого путешествия, ибо отправлялся в Англию, чтобы служить своему королю.

Всего неделю назад, развернув утреннюю газету. Гай увидел заголовки, возвещавшие о русско-германском союзе. Новости, которые потрясли политических деятелей и молодых поэтов в десятке столиц, принесли полное успокоение одному из английских сердец. Восьми годам стыда и одиночества пришел конец. В течение восьми лет Гай, отделенный от своих соотечественников глубокой кровоточащей раной, медленно осушавшей изнутри его жизнь и любовь, был лишен животворной связи со своей родиной, связи, которая, несомненно, должна была бы придать ему сил. Слишком близок он был к фашизму в Италии и слишком далек от соотечественников, чтобы разделять гневный протест последних. Он не считал фашизм ни бедствием, ни вторым Ренессансом и воспринимал его всего лишь как грубую импровизацию. Ему не нравились люди, которые настойчиво лезли вокруг него к власти, но осуждение их англичанами казалось ему бессмысленным и нечестным, поэтому последние три года он даже не читал английских газет. Гай понимал, что немецкие нацисты – это отвратительные, взбесившиеся люди. Они, по его мнению, покрыли себя позором в Испании. Но вместе с тем события в Богемии, происшедшие год назад, не вызвали у Гая никаких эмоций. Когда пала Прага, Гай понял, что война неизбежна. Он ждал, что его страна вступит в войну в панике, по ошибочному поводу или вовсе без повода, с неподходящими союзниками, будучи прискорбно слабой. Но вскоре все блестящим образом прояснилось. Противник стал наконец хорошо видим, огромный и ненавистный; все маски были сброшены. Наступал новый век оружия и войн. И каким бы ни был исход, Гай должен занять в этой войне свое место.

В кастелло все было сделано. Он нанес, кому следовало, формальные прощальные визиты. За день до этого он посетил декана, подесту[1], достопочтенную матушку в монастыре, миссис Гарри на вилле Датура, семью Уилмот в кастеллетто Масгрейв, графиню фон Глюк в доме Глюк. Теперь оставалось сделать последнее, личное, дело. Тридцатипятилетний, изящный и элегантный, явно чужеземец, но не столь явно англичанин, молодой душой и телом, Гай Краучбек пришел попрощаться со своим вечным другом, который лежал в приходской церкви, как и подобает человеку, умершему восемьсот лет назад.

Святая Дульчина, титулованная покровительница города, была, по общему мнению, жертвой Диоклетиана. Безжизненная восковая фигура Дульчины покоилась в стеклянном ящике под главным алтарем, а кости ее, привезенные средневековым военным отрядом с греческих островов, лежали в дорогом ларце в ризнице. Один раз в год их проносили на плечах по улицам, озаренным фейерверком. Однако, за исключением приходского праздника, жители городка, названного ее именем, вспоминали Дульчину довольно редко. Ее место в качестве покровительницы было узурпировано другой фигурой, пальцы рук и ног которой украшали бантики из разноцветных шерстяных ниток, служившие своеобразными aides-memoire