Меч обоюдоострый - [8]

На первом же соборном совещании решено было единогласно: «иных немецких вер никого не выбирать, а выбирать своего природного русского». Стали выбирать своего; одни указывали на одного боярина, другие на другого... Какой-то дворянин из Галича подал письменное мнение, что ближе всех по родству с прежними царями — Михаил Феодорович Романов: его и надобно избрать в Цари. Вспомнили, что и покойный святейший Патриарх называл это имя. Вышел и донской атаман и подал такое же мнение. И Михаил Феодорович был провозглашен Царем. Но не все еще выборные тогда прибыли в Москву, не было и знатнейших бояр, и дело было отложено на две недели. Наконец, собрались все 21 февраля, в неделю православия, и общим голосом утвердили это избрание. Тогда рязанский Архиепископ Феодорит, Троицкий келарь Авраамий Палицын и боярин Морозов вышли на Лобное место и спросили у народа, наполнявшего Красную площадь: кого они хотят в Цари? И народ единогласно воскликнул: «Михаила Феодоровича Романова!» И Собор назначил Архиепископа Феодорита, Авраамия Палицына, трех архимандритов и нескольких именитых бояр ехать к новоизбранному Царю, чтобы просить его пожаловать в стольный град Москву на свой царский престол.

На окраине Костромы, почти при впадении реки Костромы в Волгу, стоит Ипатьевский монастырь. Он основан был в 1330-х годах татарским князем Четом, который, возвращаясь по Волге с севера, тут тяжко заболел, дал обет креститься, если выздоровеет, и действительно — выздоровел, крестился и построил этот монастырь. То был предок Бориса Годунова и вот, судьбами Божиими, в обители, основанной предком гонителя Романовых, Годунова, находит себе убежище тот благословенный Богом отрок из Дома Романовых, которому Господь ссудил стать первым Царем из сего, гонимого Годуновым, рода. Так торжествует правда Божия, даже, по-видимому, в неважных обстоятельствах, свидетельствуя о непреложных путях Промысла Божия.

С Михаилом неразлучна была и мать его, «великая старица» Марфа Иоанновна. Они ничего не знали о том, что происходило на Московском Земском Соборе; юному Михаилу и на мысль не приходило, чтобы на него мог пасть жребий великого царского служения. Да и можно ли было ему, шестнадцатилетнему скромному юноше, мечтать о царском венце, когда было много именитых, и знатных бояр, с честью послуживших отечеству в тяжкую годину великих народных бедствий? Скорбные думы Михаила в это время невольно уносились совсем в другую сторону, — туда, в Литовскую землю, где томился в тяжком плену его возлюбленный родитель, Ростовский Митрополит Филарет Никитич Романов. Понятно, что те же мысли и чувства разделяла с ним и его благочестивая мать.

Между тем, 13 марта в Кострому прибыли соборные посланцы. На другой день, в достопамятный день 14 марта, с раннего утра все улицы Костромы были покрыты многочисленными толпами народа. С крестным ходом шли соборные послы в Ипатьевский монастырь, к юному избраннику, на коем покоились теперь все надежды многострадальной родной земли. Там, где река Кострома впадает в Волгу, к крестному ходу присоединилось костромское духовенство с чудотворною Феодоровскою иконою Богоматери. Когда торжественное шествие приблизилось к святым вратам обители, оттуда скромно вышел навстречу ему Михаил Феодорович с своею старицею-матерью. Шествие остановилось. Низко поклонились московские послы будущему Государю и объявили ему, зачем присланы. «С великим огорчением и слезами», — как говорит летописец, — он отвечал послам, что Государем быть он не хочет, а мать его Марфа Иоанновна прибавила, что она не даст сыну на то родительского своего благословения. И оба они хотели удалиться в свои палаты. Немалого труда стоило послам упросить их — войти с ними в соборную церковь Пресвятыя Троицы. Здесь подали им от Собора грамоты и стали бить челом Михаилу: «сжалиться над остатком рода христианского, не презреть всенародного слезного рыдания, принять многорасхищенное от врагов царство Российское под свою высокую десницу Государеву и пожаловать на свой царский престол в стольный град Москву».

Но юный Михаил и слышать о том не хотел; а мать его говорила послам, что «сын ее еще не в совершенных летах, а русские всяких чинов люди измалодушествовались и прежним Государям не прямо служили; тут и прирожденному Государю трудно с ними справиться, а что будет делать с ними ее сын — несовершеннолетний юноша?»

Указывала Марфа и на то, что «Московское государство теперь в конец разорено, что будущему Царю нечем будет и своих служилых людей пожаловать, и противу своих недругов стоять. Да к тому ж и отец его, Михаилов, Митрополит Филарет теперь в плену у короля в Литве, в большом утеснении, и как сведает король, что сын его на Москве Государем стал, то сейчас же над ним велит сделать какое-либо зло».

Долго говорила старица Марфа; со слезами на глазах послы ее слушали, а когда она умолкла, стали снова бить челом Михаилу Феодоровичу, умоляя его, чтоб «соборного моленья всей Русской земли он не презрил, что выбрали его по Божию изволению, а не по его желанию, что так положил Бог на сердце всем от малого до велика на Москве и во всех городах».