Меч мертвых - [14]

Хрольвов длинноногий пёс, задорно гавкая, скакал у копыт жеребца. Атласно-серую шею пса украшал плетёный ремень с серебряными узорными бляшками. Ярл неторопливо привставал на рыси и уже совсем по-дружески, не опасаясь обидеть, подсмеивался над боярином Сувором:

– Почему ты взял своего пса на седло? Шуба у него волчья, но по всему получается, что он изнежен, как кошка…

Сувор отвечал столь же беззлобно:

– Посмотрим, Рулав, что ты скажешь на ловле, когда твой голенастый высунет язык от усталости, а мой по-прежнему будет весел и свеж.

Хрольв посмотрел на настороженного мохнатого зверя, лежавшего поперёк холки коня, прикинул, что весил тот явно не меньше взрослого человека, и отшутился:

– Если только не получится так, что твой скакун свалится замертво, ещё не добравшись до леса…

Позади них, на некотором удалении, нахохлившись, трясся в седле Замятня Тужирич. Если бы кто наблюдал за ним в течение всех этих дней, проведённых в Роскильде, этот кто-то мог бы заметить, что Замятня вечер от вечера становился всё раздражительней и мрачней. Однако он и так никогда приветливым нравом не отличался, да и присматриваться к нему ни у кого желания не возникало. Младший боярин, ведающий охранной ватагой, – эка невидаль!

Никого не должно было бы удивить и то, что Замятня глаз не сводил с Рагнара конунга и боярина Твердислава, ехавших впереди. Не след именитым гостям опасаться предательства, когда они под защитой такого вождя, как Рагнар Кожаные Штаны, – а и кметю, отряжённому привезти их назад, всё равно не до сна. Это тоже всякому понятно, кто хоть немного подумает.

Пегий конь Замятни шарахнулся в сторону, вздумав испугаться птахи, взвившейся из куста. Боярин стиснул колени и так рванул повод, что пегий задрожал и присел на задние ноги. Понял – лучше впредь не играть, не то шкуру назад на конюшню целой не донесёшь…

Мохнатый Волчок смирно лежал под надёжной хозяйской рукой, упершись лапами боярину в сапоги. Лишь карие глаза блестели под светлыми кустиками бровей, да влажный нос трудился без устали, вбирая запахи незнакомого леса. Волчок был по нраву похож на самого боярина Сувора, такой же хмуро-невозмутимый, нескорый на веселье и гнев. Дигральди, наоборот, дурачился, как щенок. Едва подъехали к опушке – с гавканьем кинулся за полевой мышью и притворился, будто не слыхал летевшего вслед хозяйского свиста.

– Унесло бы тебя на север и в горы… – любя выругался Хрольв. – Не думай, гардский ярл, будто он у меня такой непослушный. Он часто сопровождает мою жену и не обращает внимания ни на других собак, ни на кошек. Вот и радуется свободе!..

Сувор понимающе кивнул. Хрольв повернул коня и поднял его в галоп, догоняя собаку.

Дигральди в самом деле радовался свободе. Скакать за ним пришлось не менее полусотни шагов. Когда же Хрольв продрался сквозь колючие мелкие сосенки, он увидел, что Дигральди припал к земле, ощетинившись и грозно рыча, а против него, держа в поводу лошадь, стоит младший гардский ярл – Замятня.

– Пять Ножей, – едва убедившись, что Хрольв подъехал без спутников, сказал Замятня. – Сделай так, чтобы я смог переговорить с твоим конунгом наедине.

– Что?.. – удивился датчанин.

Лицо у Замятни было напряжённое, зеленоватые глаза нехорошо поблескивали. Сразу видно – не о пустяке просит, о жизненно важном.

– Разве ваш старший не всё передал, что надлежало? – цепляя к собачьему ошейнику поводок, спросил Хрольв. – Зачем тебе конунг, да ещё с глазу на глаз?

Замятне некогда было говорить обиняками. Он сказал:

– Я могу дать Лодброку совет, который поможет ему поступить верно. Конунгу понравится то, что я скажу ему. Если ты поможешь мне увидеться с ним, он тебя наградит.

Хрольв подумал, уж не убийца ли, замысливший тайный удар, хочет приблизиться к конунгу. Что ж, пусть попробует. Рагнара ещё не заставали врасплох, да и сам он будет поблизости. Он усмехнулся:

– Награду от конунга я давно уже получил, и такую, что ничего больше не надо… Я скажу ему о твоей просьбе. Если он захочет с тобой говорить, я тебя позову.

Сегодня боярин Твердислав беседовал с Рагнаром без толмача. Он очень плохо знал датский язык и с трудом подбирал слова. Старый конунг, как выяснилось, немного знал по-словенски – даром, что ли, столько раз ходил походами на стольную Ладогу. Так вот и беседовали, смеясь и помогая друг другу. Обоим это нравилось.

Твердята составлял про себя похвалу «бородатой» датской секире, когда к Рагнару подскакал его ярл, Рулав, и что-то быстро проговорил. Разобрать его слова, высыпанные, как горох в деревянную миску, Пенёк даже не попытался – был занят своим. Да и мало ли что мог сказать Рулав своему вождю по пути на охоту, – не первый он был, кто к Рагнару зачем-либо подъезжал, и не последний. Конунг в самом деле едва повернул к нему голову и коротко, мимоходом ответил.

Под первыми же высокими соснами их ждал Сувор и другие знатные охотники, выехавшие вперёд. Сувор как раз спустил наземь Волчка и спешился сам. Дигральди уже сидел на траве, поводя боками и свесив розовый язык. Рагнар конунг показал Твердиславу тропинку, уводившую в сторону от торной дороги:

– Там стоит дерево, которое я почитаю. Перед охотой я люблю посещать его один, это приносит мне удачу. Я скоро вернусь.