Меч ликтора - [25]

— Нельзя не признать, что иногда он и впрямь действует. Но только когда я достаю его, да и то не всегда. Когда ты вытащила меня из воды в Саду Непробудного Сна, он лежал у меня в ташке, и я даже не знал, что он со мной.

— Северьян, ты однажды позволил мне подержать его. Можно мне еще раз на него взглянуть?

Я вынул Коготь из мягкого мешочка и поднял вверх. Синие лучи казались сонными, однако в центре его был хорошо заметен устрашающего вида крюк, из-за которого камень и получил свое имя. Доркас протянула к нему руку, но я покачал головой, памятуя, что сталось со стаканом.

— Ты боишься, я причиню ему зло? Не беспокойся. Это было бы святотатством.

— Если ты сама веришь в то, что говоришь, а я в этом не сомневаюсь, то должна ненавидеть его за свое избавление от…

— Смерти. — Она опять уставилась в потолок и улыбнулась, словно делила с ним некую сокровенную и нелепую тайну. — Ну же, скажи это слово. Тебе оно вреда не принесет.

— От сна, — сказал я. — Ведь если возможно вывести человека из этого состояния, это не смерть — не смерть, как мы всегда понимали ее, какой она рисуется в нашем сознании при слове «смерть». Однако, признаюсь, я до сих пор с трудом верю, что Миротворец, которого уже многие тысячелетия нет в живых, может воскрешать других посредством этого камня.

Доркас не отвечала. Я даже не мог поручиться, что она слушала.

— Ты вспомнила Хильдегрина, — продолжал я, — и день, когда он перевез нас через озеро, чтобы сорвать аверн. А ты помнишь, что он сказал о смерти? Что она добрый друг птицам. Возможно, нам тогда следовало уяснить, что такая смерть не может быть смертью в нашем понимании.

— Если я скажу, что поверила твоим словам, ты дашь мне подержать Коготь?

Я снова покачал головой. Доркас не смотрела на меня, но она, должно быть, видела, как качнулась моя тень, а может быть, просто ее воображаемый Северьян на потолке тоже ответил отказом.

— Ты прав. Я бы разбила его, если б смогла. Сказать, во что я действительно верю? В то, что я была мертва, — не спала, а именно была мертва. И жила я давным-давно, в доме с маленькой лавочкой, с мужем и ребенком. А этот твой Миротворец, явившийся так много лет назад, был авантюристом из древнего племени, пережившим всемирную смерть. — Ее пальцы впились в одеяло. — Ответь мне, Северьян, не назовут ли его Новым Солнцем, когда он явится снова? Похоже, что так и будет, правда? А еще я верю, что, когда он приходил, он принес с собой нечто, имеющее над временем такую же власть, какую, говорят, зеркала Отца Инира имеют над пространством. И это твой камень.

Она замолчала и, повернув голову, дерзко взглянула на меня; поскольку я не отвечал, она продолжала:

— Ты вернул к жизни улана, и это стало возможным потому, что Коготь прокрутил для него время назад, к тому моменту, когда он был еще жив. Ты почти залечил раны своего друга, и это удалось потому, что Коготь повернул время к тому моменту, когда они должны были почти зажить. А провалившись в болото в Саду Непробудного Сна, ты, наверное, коснулся или почти коснулся меня, и для меня наступило время, когда я еще жила, вот я и ожила снова. Но до этого я была мертва. Долго, долго мертва — сморщенный труп под бурыми водами. Во мне и сейчас есть что-то мертвое.

— Во всех нас постоянно присутствует что-то мертвое, — возразил я. — Хотя бы потому, что мы знаем — в один прекрасный день мы умрем. Во всех, за исключением младенцев.

— Я хочу вернуться, Северьян. Теперь я это поняла и давно уже собираюсь втолковать тебе. Мне необходимо вернуться и выяснить, кто я, где жила и что со мной случилось. Ты, я знаю, не можешь пойти со мной…

Я кивнул.

— Я и не прошу. И даже не хочу, чтобы ты шел со мной. Я люблю тебя, но ты тоже смерть, только другая — смерть, которая была подле меня и стала мне другом, подобно той, прежней смерти в озере, но все же ты смерть. В поисках своей жизни я не хочу брать смерть в попутчики.

— Понимаю.

— Может быть, еще жив мой сын — наверное, он уже старик, но еще жив. Мне нужно это знать. — Конечно, — согласился я, но, не сдержавшись, прибавил: — А ведь было время, когда ты говорила иначе. Что я не смерть и не должен допустить, чтобы другие убедили меня в обратном. Это было за фруктовым садом, в парке Обители Абсолюта. Помнишь?

— Для меня ты всегда был смертью, — сказала она. — Или, если угодно, я попалась в ловушку, о которой предупреждала тебя. Возможно, ты не смерть, но ты останешься самим собой — мучителем и палачом, с твоих рук всегда будет капать кровь. Ты ведь так хорошо помнишь все, что случилось тогда в Обители Абсолюта, может быть, ты… нет, не могу. Это Миротворец, или Коготь, или Предвечный учинил это надо мной. Не ты, нет. — Так в чем же дело?

— Тогда, на рассвете, доктор Талос дал нам с тобой денег. Те деньги он получил за нашу пьесу от какого-то придворного. Когда мы отправились в путь, я все отдала тебе. Можно мне взять их назад? Они мне понадобятся. Если не все, то хотя бы часть.

Я высыпал на стол все деньги из ташки. Их было столько же, сколько Доркас дала мне, или немного больше.

— Спасибо, — сказала она. — А тебе они не понадобятся?