Меч короля - [4]

— То есть ты… Но ты же меч, разве ты не должен быть… воинственным? — спросил я о первом, что пришло в голову.

— А война это по-своему принуждение к миру врага. Моя, если хочешь, карма, судьба это мир и процветание. И благоденствие и всё такое прочее. Хочешь мира — готовься к войне, знаком с таким выражением? — поднял он бровь.

— Да.

— Вот, тут то и начинается самое интересное. Однако я меч, оружие убийства, отражаю твою силу так, как ты её понимаешь. Так уж получилось, что силу ты понимаешь, на мой взгляд, правильно. Целью любого боя является мир, который следует за войной. Поэтому меня можно назвать «холодным убийцей». Азарт боя, раж и злость оставь другим — ты не жаждешь битв и рассматриваешь их как средство достижения целей. Поэтому я есть твой меч. Меня можно считать атрибутом спокойного и невозмутимого воина, не то что подонка Мурамасу… Это, кажется, к делу не относится. Итак, дорогой мой Ичиго, запоминай. Что бы я появился в твоей руке только позови. Что бы высвободить мою силу скажи…

Я вырвался из своего «внутреннего мира», Рукия закрыла глаза, но рука её по-прежнему сжимала рукоять белого меча. Я выпрямился в полный рост и отошёл от Рукии. Та открыла глаза и осмотрела себя — на ней было, что-то на подобии юкаты белого цвета. Я отошёл от девушки и всмотрелся вдаль улицы, меж разбитых фонарей и обломков стены моего дома.

— Соде-но-сираюки! — позвал я, представив облик девушки, видимый мною. Левую руку обожгло холодом, и из воздуха стал материализоваться белый меч. Рукия удивлённо вскрикнула. Краем глаза заметил, что крови на ней нет, но она выглядит ужасно удивлённой, глядя на свой меч в моей руке. Наверное, это странно, что я призвал её занпакто. После Масамунэ, ко мне подошла Соде-но-сираюки и тоже представилась, показав как высвободить её силу. Она, по какой-то неведомой причине доверяла мне и была не против, чтобы моя рука держала её рукоять.

— Масамунэ! — позвал я следом. Ладонь правой руки сжалась на рукояти моего занпакто.

В дали, меж разбитых фонарей, показалась фигура пустого, который неспешно, принюхиваясь, двигался в мою сторону.

— Танцуй, Соде-но-сираюки! — сказал я и вокруг закружился вихрь снежинок, а стальной клинок стал снежно-белым. Рукия… Грохнулась в обморок, закатив глаза. Последнее я периферийным зрением не видел, но очень живо представил. Но нет, Рукия поднялась, сев и поджав ноги, как это делают приличные девушки.

— Divide et impera, Масамунэ! — и вокруг меня закружился вихрь уже другой силы. Наконец я понял Масамунэ. Любовь, процветание, это всё на самом деле вторично. В первую очередь его стихия — власть, сила, спокойствие, уравновешенность между чувствами и разумом. Так непривычно говорить на латыни, но Масамунэ сам был удивлён тем, что его высвобождение на чужом языке. Пришлось потренироваться, что бы сказать это правильно — язык не привык оканчивать слово согласным звуком.

Вихрь тёмно-синей силы опал, давая рассмотреть Масамунэ — стальной, с серо-чёрным отливом, изгибом клинка и простой рукоятью. Он был красив, да. Так же, как и Соде-но-сираюки.

Пустой приближался и я нанёс удар:

— Цуги но маи, Хакурэн! — с Соде-но-сираюки сорвался белый луч, и устремился к пустому, превратив того в глыбу льда.

— Но цуруги кусанаги! — сказал я, влив силу в Масамунэ и с лезвия сорвался серп светящейся энергии, и на огромной скорости прошёл сквозь пустого. Глыба распалась, развалившись надвое и развалив пустого внутри льда. Спустя несколько секунд я увидел, как он осыпался прахом. Всё, можно и вложить оружие в ножны… — подумал я, и огляделся в поисках ножен. Их не было. И что, мне так вот и ходить, с мечами в обеих руках? Но на удивление, стоило мне об этом подумать, как на поясе появились ножны — слева чёрные, лакированные, слегка изогнутые, а справа белые, и тоже лакированные. Почему-то они напомнили мне белый, так же блестящий рояль…

Рукия сидела позади, прямо на асфальте и, кажется, забыла как дышать. Я подошёл к ней и, наклонившись, поднял на руки. Ага, прямо как невесту. Благо она от шока и, возможно, ранений, не сопротивлялась. Залившись краской, она хотела вырваться, но я не дал, сказав ей:

— Сейчас осмотрим раны, потом поешь и отдохнёшь. А потом пойдём к этому твоему другу, причём у меня к нему вопросов всё больше и больше… — Рукия промолчала, но вырываться перестала и позволила себя донести до дома, только краснела. У них там в обществе этом душ или как его, совсем что ли средневековые нравы, раз она такая стеснительная…

Я вспомнил Масамунэ и Соде-но-сираюки… Ох, чую намучаюсь я с этой парочкой!

2. Чем больше знаешь, тем меньше понимаешь Лао Цзы

Рукию я положил на диван, на котором до этого лежала Карин. Но девушка категорически отказалась от помощи, оттеснив меня к двери и гневно стреляя глазами. Пришлось сдаться и выйти, понадеявшись, что она сможет оказать себе медицинскую помощь. Я только пожал плечами, поправив оба меча, и вышел в гостиную. Из пробоины в стене сквозило холодным ночным воздухом и по полу были разбросаны детали интерьера вперемешку со строительным мусором. Если не приглядываться, то похоже на ремонт или перепланировку. Я взглянул на всё это безобразие и, решив, что всегда успею разобраться, пошёл наверх. Сестры обнаружились в своей комнате, но Карин выпроводила меня, так что я остался один-одинёшенек, никому не нужен, и пошёл меланхолично в свою комнату, по пути ударив дверь ножнами Содэ-но-сираюки. Оная дама не обиделась и смолчала, и я, наконец, смог снять с себя оба занпакто. Потянувшись, улёгся на кровать, в попытке заснуть…