Меч королевы - [57]

В следующие несколько дней она выезжала снова и снова и проводила несколько часов, кроша соломенных солдат мечом Драконобойцы, а затем покидала пределы каменного кольца замка и углублялась в каменный Город, исследуя его ровные улицы. Навстречу попадались в основном женщины и маленькие дети, но даже их редко бывало больше двух-трех. Женщины смотрели на Харри робко, но охотно отвечали на ее улыбку. А детям хотелось погладить Золотого Луча, и тому хватало доброты не отказывать им в этом удовольствии. Наркнон же, не менее привлекательная для детворы, общения, как правило, избегала. А иногда они приносили Харри цветы. Но Город казался таким же пустым, как и замок. Он был обитаем, но жителей было гораздо меньше, чем могли вместить городские стены. Отчасти это объяснялось тем, что войско собиралось в другом месте – на Лапрунских полях перед Городом. Гонцы сновали туда-сюда, и воздух звенел тяжелым напряжением: король собирал силы. Но главная причина заключалась в другом: вместе с уменьшением королевской семьи уменьшалась и численность народа. Дамарцев осталось мало.

Харри снова подумала о том, что ее жизнь с каждым днем становится все более странной, и пожелала: уж коли ей суждено принадлежать Дамару, то пусть судьба избавит ее от длинных периодов бездействия, когда в голову лезут разные мысли.

Одна из девушек, помогавших ей при купании, приносила еду в голубую переднюю комнату с фонтаном или на солнышко, где играл другой фонтан. Харри удалось убедить ее и вторую женщину, посланную ей в горничные, что госпожа в состоянии купаться сама. По крайней мере, пока не предвидится новых пиров, требующих особых приготовлений. Еще три дня она спала, наблюдала мерцание в воздухе, ездила на Цорнине и играла с Наркнон. Конь и охотничья кошка уже подружились и гонялись друг за другом вокруг препятствий на тренировочной площадке. Наркнон хлестала себя хвостом по бокам, а Цорнин в притворной ярости прижимал уши. Однажды пушистая хулиганка спряталась за одним из поросших травой валов, где Харри и Золотой Луч не могли ее видеть, и, когда они проезжали мимо, выпрыгнула на них и чисто пролетела над Золотым Лучом и сидящей на нем Харри. Всадница пригнулась, а Золотой Луч шарахнулся. Наркнон же сделала круг и вернулась к ним с прижатыми ушами и дрожащими усами – кошка явно смеялась.

Харри полировала Гонтурана, гнала от себя мрачные мысли и часто разглядывала маленький белый шрам на ладони. Но при всех неизбежных размышлениях на нее снизошел и поселился в сердце покой. Ничего подобного она раньше не испытывала и только на третий день придумала этому имя: судьба. Жаль только, дела войны поглотили всех без остатка – ей так хотелось с кем-нибудь поговорить.

На четвертый день, когда служанка принесла обед, с ней пришел Корлат. И его явно ждали, хотя и не сама Харри, поскольку на подносе красовалось два кубка и две тарелки и лежало гораздо больше еды, чем могла съесть она одна. Харри сидела на каменных плитах у фонтана на солнце, наблюдая за радугами, игравшими в падающих каплях, а Наркнон намывала ей лицо своим шершавым языком. Девушка же так старательно притворялась, будто не обращает на кошку внимания, что не заметила гостя, пока не подняла глаза, все еще ослепленная крохотными переливающимися искрами. Так и сидела, моргая на него, пока женщина не поставила поднос и не ушла.

– Ты позволишь мне отобедать с тобой? – обратился к ней Корлат, и Харри показалось, что он несколько скован.

– Конечно, – ответила она и добавила церемонно: – Почту… э-э… за честь.

Она отпихнула голову Наркнон и начала подниматься, но Корлат бесшумно опустился на плиты рядом с ней. Она с облегчением уселась обратно, радуясь, что скрипа ее суставов не слышно. Король подал ей ее тарелку, взял свою и застыл, уставившись в фонтан так же, как делала она. Наблюдая за ним, Харри гадала, ощущает ли он ту же странную безмятежность, наполнявшую ее при таком созерцании. И называет ли он это ощущение тем же именем, что открылось ей.

– Восемь дней, – сказала она.

Взгляд его оторвался от водных брызг и встретился с ее.

– Восемь дней, – повторила Харри. – Ты говорил, меньше чем через две недели.

– Да, – ответил Корлат. – Счет идет уже на часы.

Он взмахнул правой рукой, и Харри внезапно попросила:

– Покажи мне ладонь.

Корлат озадаченно глянул на нее, но затем протянул ей правую руку ладонью вверх. Поперек шла одна короткая бледная отметина, явно новая, и множество мелких белых шрамов. Ей не требовалось считать их, она и так знала, что их восемнадцать, а самый свежий – и самый длинный – девятнадцатый. Девушка с минуту изучала эту ладонь, держа ее в своей, не задумываясь, что глазеет на руку короля, затем взглянула на собственную правую ладонь. На нее смотрела одна крохотная прямая линия.

Корлат сомкнул ладонь и положил на колено.

– Они не тускнеют, – сказала Харри. – Старые не исчезают.

– Нет, – ответил король. – Это из-за желтого бальзама, который мы накладываем до пореза. Он делается из травы под названием корим – навсегда.

Харри снова с минуту изучала собственную ладонь. Шрам пересекал линии, которые гадалки называют линией жизни и линией сердца. Интересно, какое будущее увидели бы в ее руке дамарские предсказатели судьбы? Она взглянула на Корлата, а тот рассеянно положил в рот кусочек хлеба и начал жевать. Он снова смотрел в фонтан. Потом сглотнул и сказал: