Меч Константина - [59]

Неманя потянулся за солдатским рюкзаком, который лежал на краю могилы, и опустил его на дно ямы. Потом перекрестился и вылез наружу.

Священник не отрывал от него взгляда, даже не пытаясь скрыть волнение и страх.

Грохот за его спиной все усиливался.

ДУ-ДУММ… ДУ-ДУММ… ДУ-ДУММ…

– Она… Случаем, не наложила ли на себя руки? – осторожно спросил поп.

– Нет, что ты.

– Потому как если она это сделала, то я не стану ее отпевать.

– Слушай, поп, ты ведь деньги взял?

– Да, но… В книгах говорится…

– Так вот, поп, ты хоть когда-нибудь слышал, чтобы самоубийца умудрился сам себе голову отрубить?

– Я, это… Нет конечно…

Неманя воткнул заступ в мягкую землю у самых ног священника:

– Так вот, это я ее убил, поп.

Крепко прижимая к груди священные книги, поп отступил назад шага на два.

– Так ты будешь ее отпевать? – с угрозой в голосе спросил Неманя.

Священник растерянно кивнул головой, после чего перекрестился и приступил к исполнению обряда.

Неманя отошел в сторону, запустил, руку в карман и вытащил портсигар.

Он машинально закурил, и в этом его действии не было ничего осознанного. Он не чувствовал ни дыма, ни холодного октябрьского ветерка. Пока голос священника возносился к серому небу над Белградом, смешиваясь с облаками и канонадой, Неманя вспомнил Драгутина, цитировавшего Цицерона: «Grave ipsius conscientiae pondus»[55].

Заупокойная служба продолжалась, когда горловое пение прервали звуки войны, которая сотрясала раскинувшийся под ними город, но Неманя отчетливо слышал каждое слово, каждое обещание, данное тем, кто покорно верует в обещание Царствия Небесного, воскресение и вечную жизнь.

Закончив, священник начертал правой рукой в воздухе крест.

– Я побуду здесь еще немного, – сказал Неманя. – На всякий случай… Если вдруг Анна пожелает восстать из гроба.

Священник еще раз перекрестился и молча, ускоряя шаги, двинулся по тропе вниз, к городу.

Неманя бросил еще один короткий взгляд на могилу, после чего взялся за лопату и начал закидывать яму землей. Закончив работу, он положил заступ рядом со свежим холмиком и опустился на землю.

Потом нащупал в кармане бумажный конверт. После долгих колебаний вытащил его и распечатал.

Некоторое время он смотрел в написанные кириллицей слова, будто это таинственные иероглифы. Он долго носил это письмо, не решаясь прочитать. Ему как-то не очень хотелось внимать этому воплю из загробного мира. Неманя полагал, что они с Драгутином окончательно выяснили отношения, что нет уже больше тех слов, которые смогли бы стереть прошлое, а вместе с ним все их мрачные тайны.

Тем не менее он преодолел нежелание и взялся за чтение.

Неманя, я все-таки наверняка безвозвратно ухожу под землю, где меня будут пожирать черви, и совершенно точно знаю, что никогда более не появлюсь среди живых, тем более в тот момент, когда ты будешь читать эти строки. Ничего не поделаешь, зовут меня боги подземного царства. Может, они нуждаются в новом подмастерье?

Но тем не менее мерцает у меня в груди какой-то огонек, эдакое желание начать жизнь сначала и исправить то, что было сделано не так. Я прекрасно знаю, что у меня нет права на такой шанс, но разве не по-людски надеяться на это, пусть даже и в такой безнадежной ситуации, как моя? Потому что если это не так, то Бог, в которого мы веруем, каждый своим безбожным образом, есть не что иное, как немилосердный судия и еще более страшный кровник.

Да, я видел, как умирали те парни. Я видел это и остался жив. И мне было наплевать на все. Нынешняя война всего лишь игра на выживание. Слишком много героев висит на телеграфных столбах. И не мое это дело – проявлять беззаветное геройство.

Я не ставил на кон свою душу, потому что у меня ее никогда не было. Но чтобы понять это, пришлось спуститься в тот мрак, пришлось сойти под землю и увидеть живьем всех тех тварей, что обитают там испокон веков, услышать их дыхание, почуять их, как собака чует приближение грозы… Обоссаться от страха, чтобы потом выйти оттуда преображенным, иным… Мертвым…

Я полностью утратил право на искупление грехов в тот момент, когда спустился вниз, к ним. Но ты не смей этого делать не потому, что ты такой, каким был, но только потому, что ты теперь такой, какой есть, потому, что ты, может быть, частица какого-то высшего, неизвестного нам творения.

Надеюсь, что твой Бог укажет тебе пути более правильные, нежели те, которыми водила меня моя тупоголовая гордыня, и я желаю, чтобы ты познал истинную сущность этого безумия и чтобы ты победил. Что же касается меня, то ты знаешь, что я – человек без роду племени и сестра, которая принесет тебе это письмо, – единственное, что было у меня в этой жизни. Совсем скоро забудут меня мои подельники, мои партнеры по грязным делишкам, девки из борделей, продажные правоохранители и лицемерные торговцы смертью… Наебут они меня мертвого точно так, как я умел их наебывать, пока был жив. В общем-то, это будет проявлением хоть какой-то справедливости, не так ли?

Но только ты этого не делай.

Поставь за меня хоть разок свечку, вспомни те дни, когда все было по-иному, когда мы были молодыми и неиспорченными нищетой и гордыней. Когда мы еще не знали ничего о том, что кроется в зазорах между двумя мирами, что таится под землей, по которой мы ходим, какие неведомые тайны прячутся на расстоянии вытянутой руки… И как много мы можем потерять, если дерзнем покуситься разгадать их.