Меч Константина - [35]

В самом конце предпоследнего письма Драгутин сообщал ему, что захворал какой-то неизвестной врачам болезнью, они даже не знают ее названия, не говоря уж о лекарствах. Написал, что жить ему осталось совсем недолго, и потому просил навестить его, так как он хочет передать Немане нечто. Нечто очень важное.

Неманя отбросил окурок к гнилому забору. Он еще несколько мгновений смотрел на окно, из которого лился скупой свет. После чего решительно направился к дверям. Он постучал костяшкой пальца в деревянный косяк. Послышался скрип проржавевших петель, и на пороге появилась хрупкая фигурка женщины средних лет с головой, повязанной черным платком.

– Я полагаю, вы Неманя Лукич? – сдержанно-вежливо спросила женщина.

– Да, это я, – произнес взволнованный Неманя.

– Очень приятно. Я Петриня Раевски, сводная сестра Драгутина.

10

Воя Драинац был доволен.

Глядя в окно, он размышлял о том, как слабы и наивны люди. Это наполняло его самоуважением и укрепляло в действиях. Все взоры обращены к нему, следят за каждым его движением, а он важно, не спеша поднимает стаканчик ракии и отпивает ее мелкими глоточками. Он вспоминает, как хозяин Гаврило, у которого он был в подмастерьях, поучал его, что пить в жару ракию просто неприлично, и теперь мысленно констатировал: «Ебал я мать вашу, господа… Срать я хотел на вас и на ваши господские привычки и приличия. Когда пролетарии придут к власти, я всех вас на грушах перевешаю, так вашу мать капиталистическую! А когда ваши вдовы и сироты будут выпрашивать у меня хоть кусочек хлеба, вот тогда я им покажу, что прилично, а что неприлично!»

Драинац Неспешно опустил стаканчик на деревянный стол, за которым они сидели, и натянул на лицо одно из привычных серьезных выражений. Это означало примерно то, что товарищ Воя имеет им сообщить нечто важное.

– Товарищи! – начал он театрально. – Вы знаете, что окончание нашей борьбы стремительно приближается. А что происходит в конце?

Четыре тупые морды смотрели на него не моргая. Кто-нибудь из них, может, и ответил бы, однако никто не отваживался прервать речь комиссара.

Воя опять внимательно вгляделся в каждого из них по отдельности, ожидая ответа на свой вопрос, но, поскольку такового не последовало, он вздохнул и продолжил:

– А в конце этой нашей борьбы, нашей революции нас ожидает общество равноправия, бесклассовое общество, общество благосостояния, общество, обещанное всем нам, которые готовы отдать свою жизнь за товарища Тито и за партию. Но прежде чем это случится товарищи, мы должны откреститься от…

Тут он на мгновение замер, поняв, что выражение «откреститься» звучит не совсем адекватно в его пролетарских устах. Ненадолго задумавшись, он продолжил:

– Мы должны очиститься от врагов народа. Должны вымести наконец дерьмо с народного двора, должны провести четкую границу между теми, кто выступает за светлое завтра, и теми, кто привык жить за счет народа. Как вы хорошо знаете, один из таких – Крсман Теофилович. Пока народ страдает, он обстряпывает делишки с немцами и кроит им одежду. Тем не менее мы попытались дать ему шанс выступить за правое дело, чтобы он, хотя и буржуй и капиталист, поддержал нашу революцию. Но он и слышать не пожелал об этом.

Драинац опять умолк, отпив глоток ракии. Он с удовлетворением посмотрел на лица товарищей, которые, очнувшись от транса, вызванного его речами, принялись перешептываться.

Он наслаждался эхом своих слов. Воя всегда считал себя прекрасным оратором. Хотя он и не был таким знатоком коммунистической и марксистской литературы, как другие его товарищи, ему удавалось извлечь максимум из куцых знаний, полученных в результате чтения памфлетов и фельетонов. Он понимал, что во времена, подобные нынешним, горячая, вдохновенная речь может воздействовать на народ сильнее, чем военная сила.

– Мы полагали, что сможем использовать его торговые связи, и я лично отправился на переговоры с ним. Но он повел себя как скотина, что, в общем-то, и неудивительно. Так вот, товарищи, когда эти люди не желают воспринимать порядочные предложения, приходится прибегать к решительным мерам. Не имеет права издеваться над нами какой-то там немецкий прихлебатель, который полагает, что он ухватил бога за муде, только потому, что неплохо устроился и заработал кучу денег. Этот говнюк заплатит нам за все!

– А как, Воя? – отозвался Стеван, товарищ Драинаца по ученичеству, который прекрасно знал, что после каждой такой речи следует призыв к ликвидации.

– В ночь на девятое мы впятером в его доме…

– В его доме? – Стеван недоуменно поднял брови. Драинац допил ракию и откинулся на спинку стула, сцепив руки на затылке. Самодовольно улыбаясь, ответил:

– Именно так, мой Стеван! Пусть это послужит примером для прочих. Пусть эти скоты знают, что им нет спасения даже у домашнего очага!

Некоторое время в комнате царила тишина, после чего Яков, железнодорожный рабочий, в доме которого в последнее время проходили собрания, взялся за бутылку и спросил:

– Еще стаканчик, товарищ комиссар?

11

– Еще стаканчик, Крсман?

Теофилович поднял голову, посмотрел на свою жену. Она сидела как каменная, исключительно горизонтально держа вилку тремя пальцами, так утонченно… Господски…