Меч и ятаган - [13]

— Ни слова об этом, Оливер. Если ты ни во что не ставишь нашу дружбу, то прояви благородство хотя бы по отношению к Марии.

— Благородство? — сказал как сплюнул Стокли. — Не тебе меня ему учить!

Томас стиснул зубы; руки непроизвольно сжались в кулаки. Но тут вмешалась Мария, тихо дотронувшись до рукава его камзола. Встав впереди Томаса, она с чуть натянутой улыбкой обратилась к Стокли:

— Зачем так, Оливер? Не нужно. Особенно по отношению к друзьям.

— Друзей я здесь не вижу, — жестко, с оттенком злобы выговорил Стокли.

— А вот я тебя считаю другом, — с нежной укоризной сказала Мария. — Другом и спасителем, как и Томаса. Я бесконечно благодарна вам обоим за то, что вы спасли меня от турок.

— И так-то она проявляется, эта благодарность?

— Не сердись на меня. — Она примирительно протянула руку, но Стокли отступил на шаг, вызвав в голосе Марии нотку недовольства. — Оливер, называя тебя другом — дорогиммоим другом, — я говорю от всего сердца.

— Тогда отчего ж ты столь неблаговидным образом предаешь нашу дружбу? Не только ты — вы оба.

— И каким таким образом я тебя предала? — спросила она с упреком. — Я что, в чем-то тебя обманывала? Говорила лживые слова?

Ответа не последовало, и Мария сокрушенно покачала головой.

— Я в самом деле относилась к тебе как к другу и благодетелю, и в этом отношении вы с Томасом равны передо мной. Ну а то, что он для меня несколько больше, чем друг, нисколько не умаляет моего к тебе отношения. Пойми это, дорогой мой Оливер.

— Не называй меня так! Если только ты не вкладываешь в эти слова тот смысл, какой хочу в них видеть я.

— Я отношусь к тебе с искренней симпатией. Пожалуйста, не оскверняй мои чувства.

Стокли, прорычав что-то невнятное, бросил напоследок горький взгляд на бывшего приятеля и, развернувшись, пошагал из сада прочь. Глядя ему в спину, Томас издал подавленный вздох.

— Быть беде. Помяни мое слово.

Мария в ответ покачала головой:

— Оливер хороший человек и добрый товарищ. Ну а это… Он опомнится.

— Остается лишь уповать на твою правоту, любовь моя, — после секундной паузы произнес Томас.

При этих словах сердце у него вспорхнуло, и он с волнением посмотрел на Марию. Та же с улыбкой светлой радости прошептала:

— Ну вот, теперь я знаю…

— …Томас, ты меня слышал? — кольнул слух раздраженный голос ла Валетта.

Ум у рыцаря метнулся молнией, но предыдущую фразу капитана он все же безнадежно прослушал; приоткрыл рот, но ничего не сказал. Ла Валетт с раздраженным выдохом провел пятерней по своей густой темной шевелюре.

— Держись от этой женщины подальше, — подавшись навстречу, промолвил он негромко. — Иначе вас обоих ждут большие неприятности. Оченьбольшие. Ты это понимаешь?

— Да, сир.

— Я мог бы потребовать с тебя слово, но мне не хочется ставить тебя в положение, в котором ты ради своих животных позывов рискуешь поплатиться душой. — За такой отзыв о своих чувствах Томас ощутил секундную вспышку гнева. — А потому, — продолжил ла Валетт, — я просто приказываю тебе не приближаться к Марии ди Веничи до тех самых пор, пока брат не увезет ее с острова. Держись в стороне и от нее, и от дома, где она пребывает. Это понятно?

— Понятно.

— Ну вот и славно. — Ла Валетт, щерясь в улыбке, потянулся и расправил плечи, как после длительной физической работы. — Я доведу это до ее сведения, и поставим на этом точку.

«…Где же она? Почему все нейдет?» — мучился неизвестностью Томас. Ведь она получила его записку и ответила, что придет, даже несмотря на предостережение ла Валетта. Что могло ее задержать? Переменчивость сердца или же что-нибудь еще? «Господи, уж лучше б что-нибудь еще», — взмолился мысленно Томас и устыдился, что испрашивает Божьего соизволения на то, что другие сочли бы по меньшей мере кощунством.

Он решил все же повременить, пока колокол не пробьет час. Если Мария не подойдет и к этой поре, значит, ее не будет уже вовсе, и тогда прощай, первая любовь, любовь всей жизни. Ночь все длилась; вот уж и минорный удар колокола поплыл, один-одинешенек; оставалось лишь вздохнуть и отправиться в обратный путь по тропе. Что Томас и сделал. А сделав, увидел, как из бархатного сумрака спешащей походкой вынырнула она. Влюбленные без слов припали друг к другу, и вместе с поцелуем схлынули все страхи и опасения.

— Что тебя так долго удерживало? — спросил наконец Томас.

— Прости, любимый. Жена купца, старая мегера, у которой я нахожусь на постое, смотрит за мной, как орлица.

— Видно, не без оснований, — подтрунил Томас.

— Посмейся еще мне! — шутливо пихнула его в грудь Мария. — Пришлось ждать, пока в доме все полностью не затихнет, и только тогда я осмелилась выбраться наружу. Спешила как могла. Так что времени у нас совсем мало. Я должна быть у себя раньше, чем в доме зашевелятся слуги. То есть еще до рассвета.

Мария снова с поцелуем приникла к нему, и тогда Томас почувствовал, как она напряжена.

— Что случилось? — спросил он, отстранясь.

Под призрачным лунным светом кожа Марии казалась молочно-бледной, а еще чувствовалось, что ее бьет мелкая дрожь.

— Томас, что же с нами будет? Ведь мы грешим, по-иному это и назвать нельзя. Мне предстоит стать женой другого, но вместе с тем сердце мое и тело я отдаю тебе. Но ведь это до добра не доведет. Со дня на день прибудет мой брат. И после этого мы с тобой уже никогда не увидимся.