Нам подводят лошадей, украшенных парадными уборами. А толпы, выстроившиеся вдоль нашего пути, волнуются, вытягивают головы, чтобы лучше видеть. Что скажут они? Станет ли кто-нибудь ворчать, проклинать, призывать к бунту? Нет, нет. Слышатся приветственные возгласы, они звучат все громче, гремят над толпой, пока едва не заглушают перезвон колоколов у нас над головой. Я машу рукой в ответ — и тут же улавливаю, что Анри отвлекся.
Слежу за направлением его взгляда… Он заприметил смазливую мордашку в толпе, девушка отвечает ему улыбкой.
Я вздыхаю и упираюсь туфелькой в его сапог. С силой надавливаю. Анри в мгновение ока встрепенулся и перевел взгляд на меня, недоуменно подняв бровь. Он не пытается извиняться. Думаю, никогда и не попытается. Сейчас он мой, мы связаны прочными узами, но я не питаю иллюзий.
И все же, хотя нас и окружают толпы народа, вельможи и клирики, мы с ним поворачиваемся друг к другу, там же на ступенях собора. Молчание! Взгляд, улыбка. Осознание того, что связывает нас и что сулит нам будущее. Ни одного лишнего жеста, но мне кажется, будто Анри коснулся моей щеки рукой, а может быть, даже губами.
Да, он мой.
Мы делаем шаг вперед, и на меня вновь обрушивается шквал приветствий.
— Waes hael![99] — приветствуют они нас на старинном саксонском наречии[100]. — Vivat Rex! — гремят в противовес этому англо-норманны.
И правда, Vivat Rex[101].
Анри поднимает мою руку, представляя меня народу, кланяется с очаровательной учтивостью, в которой сквозит гордость. Гордость победителя.
— И Vivat Regina[102] вместе с ним! — восклицает он охрипшим голосом.
Ему пришлось за последние дни много говорить, да и кричать тоже.
— Vivat Regina!
Я поднимаю голову и улыбаюсь своим подданным.