Меч Эроса - [78]

И вот однажды под именем Тимандры появилось имя Алкивиада и цена, которую он предложил ей за встречу: десять мин. Это была огромная сумма, и Тимандра охотно согласилась. К ее изумлению, Алкивиад вспомнил испуганную порну Идомену, которую он когда-то отправил в Коринф с черепком, на котором было нацарапано: «Идомена станет истинной звездой школы гетер в Коринфе, в чем убежден Алкивиад Клиний Евпатрид из Афин, хорошо знающий ее любовь и преданность».

Тимандра показала ему карфиту с изображением Эроса с мечом, которую она сберегла… Алкивиад был польщен – и так никогда и не заподозрил, что Тимандра лишь выискивала в его чертах сходство с чертами его брата.

Тимандра никогда не говорила ему о Хоресе, хотя и не забывала его никогда.

Изменяя Хоресу телом, она была верна ему всем сердцем.

Впрочем, можно сказать, что Алкивиад был верен ей… несмотря на то, что изменял постоянно! К счастью, он давно оставил забавы с мужчинами, и теперь весь его пыл принадлежал только женщинам. Тимандра знала, что у нее много соперниц и в Афинах, и в других городах! Даже в Спарте он умудрился соблазнить жену царя Агида, который в это время был в далеком походе. В это время Алкивиад как раз перессорился с афинянами и сдружился со спартанцами. До Тимандры доходили слухи, будто он совершенно их очаровал. Все, кто видел его забывшим о сложных прическах, купающимся в холодной воде, питающимся ячменным хлебом и самой простой похлебкой, не могли поверит, что он имел некогда собственного повара и собственного поставщика благовоний, носил плащ пурпурный плах, волочившийся по земле, и выпускал на соревнования по семь колесниц. Говорили, что он покоряет людей именно потому, что легко применяется к их привычкам и образу жизни. Так, в Спарте он занимался гимнастикой, был прост и серьезен, в Ионии – изнежен, предан удовольствиям и легкомыслию, во Фракии – пьянствовал и увлекался верховой ездой; при дворе сатрапа Тиссаферна – превосходил своей пышностью и расточительностью даже персидскую роскошь.

Любая женщина, будь она рабыня или царская жена, пленялась Алкивиадом неистово! Спартанская царица даже не стыдилась того, что родила сына от Алкивиада! Сам Алкивиад имел дерзость заявить, что сделал ее своей любовницей не из желания оскорбить царя Агида и не из-за сладострастия, но желая, чтобы его потомки правили спартанцами. Однако царь Агид так и не признал ребенка своим…

Тимандра не уставала удивляться, что Алкивиад постоянно возвращается к ней. Однако это было именно так, да и он был ей ближе и дороже всех ее любовников. Те десять мин, которые он заплатил за первое свидание, давно вызывали у них смех: теперь Тимандра жила в невиданной роскоши и принимала Алкивиада, независимо от того, платил ли он талант или приходил с пустыми руками. Тимандра даже взяла на воспитание его дочь от одной тринакрийской рабыни и, когда девочка подросла, отправила ее в Коринф, школу гетер, где Никаретой в эту пору стала Адония. В Коринфе дочь Алкивиада, которую многие считали также родной дочерью Тимандры, стала зваться Лаидой.

Шло время. Умерли многие из тех, кого знала и любила Тимандра: Никарета, Родоклея, Эфимия, Аспазия и Перикл… И Алкивиад все чаще говорил о смерти.

С годами он утрачивал свое легендарное обаяние, и все меньше находилось людей, готовых прощать ему проигранные битвы, неверные советы, несправедливые обиды. Иногда Тимандре чудилось, что ее любовник сделался одержим духом противоречия, которые заставляет его наживать себе врагов везде, в любом городе и стране. Кажется, даже женщины покидали его… а среди мужчин у него и вовсе не оставалось друзей.

И все же авторитет его в Афинах был еще довольно силен – особенно среди демоса. Тиран Критий, глава афинской власти, всерьез опасался его и даже подсылал к нему убийц.

И вот однажды Тимандра получила письмо, в котором Алкивиад звал ее уехать с ним вместе во Фригию, переждать опасное время.

«Наверное, он предлагал это многим женщинам, но все они ему отказали, – подумала тогда Тимандра. – Откажу и я».

Однако она знала, что не откажет. В эти годы она и сама не понимала, смотрит она на Алкивиада с любовью потому, что по-прежнему ищет в его лице сходство с Хоресом, – или все-таки любит его ради него самого.

Они переезжали с места на место, потому что прежние друзья и здесь вдруг оборачивались врагами. Одно время Алкивиад был дружен с персидским сатрапом Фарнабазом – но теперь опасался его, потому что Фаранабазу был нужен союз с Афинами и Спартой, а они считали Алкивиада способным перехватить власть у них у всех.

Тимандра чувствовала, как растет беспокойство Алкивиада, а потом он и сам перестал скрывать от нее свой страх. И не далее, как нынче утром, проснувшись, сказал с тревогой:

– Я увидел себя во сне одетым в твой наряд – в тот самый, алый, в котором я встретил тебя некогда в Афинах. Помнишь тот дом, куда вы заманивали богатых глупцов и обирали их? Я видел себя в этом платье, а ты раскрашивала мне лицо румянами и белилами. Уж не к смерти ли это?

Тимандра постаралась его успокоить, сказав, что всякие наряды снятся к добру, а румяна и белила означают, что Алкивиад успешно введет в заблуждение своих врагов. И вдобавок она пообещала ему погадать на длину его жизни по старинному критскому обычаю – бросив в колодец монету. Однако к ней вдруг поднялась эта бледная лягушка, и Тимандра сочла это добрым предзнаменованием. И, как тогда на Крите, она торопливо рассказывала лягушке все, что с ней произошло, снова и снова умоляя дать ей знак, помочь понять, что ждет Алкивиада…