Меч Эроса - [49]

– Родоклея?! – невольно воскликнула Тимандра, но тут же зажала рот рукой:

– Продолжай, госпожа, и прости меня.

– Хорес мечтал о большой семье, – снова заговорила Никарета. – Но у них в семье нет детей, и, сколь я понимаю, будто не по его вине. Алепо необычайно красива, и единственный человек, которого она может любить, это она сама. Ходят слухи, будто она пьет пижму и спорынью всякий раз, когда опасается, что забеременела. Думаю, что Хорес об этом даже не подозревает, иначе он живо выбил бы из нее дурь. Ты могла видеть, как он страшен в гневе! Пока была жива мать, которую Хорес нежно любил, он жил между Коринфом и Афинами, вел торговые дела тут и там, но теперь окончательно переехал сюда. Я была рада его увидеть, однако вижу, что вражда между ним и братом не утихла. Я сама виновата, что он с такой яростью отнесся к твоим словам. Я обмолвилась о том, как ты понравилась Алкивиаду, ну и… ты видишь, этого было вполне достаточно, чтобы тебя возненавидеть!

– Я его тоже возненавидела! – обиженно воскликнула Тимандра. – Он бросал мне такие ужасные, несправедливые обвинения!

– А ты? – остро взглянула на нее Никарета. – Разве ты не бросала ему ужасные и несправедливые обвинения? Педерастия – это в его понимании позор и страшное зло… в отличие от многих других мужчин, которые очень ценят однополые ласки. Хоть и говорят, что все афиняне мужеложцы, а все коринфянки – трибады, [81] и тут, и там хватает и тех, и других. Каждый из них отчаянно защищает свое право предаваться любви так, как ему угодно. И ты, Тимандра, должна привыкнуть к тому, что тебе придется видеть всякое! Ты испытаешь горькое разочарования от того, что на каком-нибудь симпосии мужчина, которого ты уже наметила себе в жертву и даже начинаешь молить Афродиту, чтобы завлечь его поскорей в постель и извлечь из его кошеля побольше денег, – что этот мужчина, говорю я, даже не обращает на тебя внимания, зато вовсю оглаживает задок какого-нибудь юного виночерпия или вовсе норовит залезть по его набедренную повязку спереди! Может случиться и так, что на другом симпосии тебя увлечет к себе под каким-нибудь предлогом супруга симпосиарха и предложит немалую сумму за то, что ты полижешь ее щелку, а она поковыряет пальчиком твою.

Тимандра даже подскочила, в ужасе уставившись на Никарету. Та снисходительно засмеялась:

– Потом, когда ты станешь гетерой, когда сдашь выпускные испытания и выйдешь из стен школы, чтобы самой вершить свою судьбу, ты сможешь выбирать, с кем тебе предаваться любви. Но имей в виду: пока ты аулетрида, ты не можешь отказать никому! Я знаю, с каждой новой Никаретой правила в школе гетер меняются. Мы блюдем традиции, это да, однако некоторое из моих предшественниц запрещали аулетридам отвечать на приглашения мужчин и женщин. Возможно, моя последовательница вновь введет строгие порядки и позволит аулетридам оттачивать искусство своего лона только на прикованных к стенам рабах. Вы, конечно, тоже будете иметь дело с рабами, однако я считаю, что надо иногда и в жизнь выходить! Именно поэтому я буду иногда отправлять вас на симпосии, и если ты, повторяю, увидишь там нечто, не соответствующее твоим представлениям о том, какая должна быть любовь, забудь об этих представлениях и отдайся тому или той, кто готов тебя нанять!

– Но мы служим Афродите, – пискнула Тимандра, – а она… она… она благословляет только любовь между мужчиной и женщиной!

– О том, что на самом деле благословляет Афродита, известно только ей, – лукаво улыбнулась Никарета. – Люди же каждое из ее имен переиначивают по-своему. Мы, гетеры, уверены, что Пандемос – это значит «доступная всем», а потому считаем Афродиту своей покровительницей. А трибады и омофилофилосы убеждены, что Афродита Урания – Небесная – покровительствует именно им, оттого и называют себя урнингами. Так что не будем решать за шалунью Афродиту… Просто хочу еще раз напомнить тебе, что аулетрида не имеет права быть чересчур разборчивой, если хочет стать подлинной служительницей нашей прекрасной богини всеобщей любви. А теперь пойди в свой доматио, распусти волосы и покрой голову черным в знак печали. Только в Аргосе надевают на похороны белые одежды, мы же, как и афиняне, считаем это противоестественным, для нас белый – цвет радости! Сегодня мы, облачась в черное, зажжем в рабском дворе погребальный костер для Титоса и сожжем вместе с ним несколько лоури, которые некогда были принесены в хранилище храма гетерами былых времен. Конечно, некоторые из приверженцев старины осудят меня: мои предшественницы приносили в жертву погибшему или умершему евнуху фаллосы, которые отрезают у живых рабов, однако я считаю этот обычай варварским и кровожадным. Прекрасно понимаю, какие трудности ждут меня, прежде чем я найду нового смотрителя наказаний, но уж лучше это, чем лишать молодых мужчин их силы!.. Думаю, это уж точно не понравилось бы Афродите! – Улыбка мелькнула на лице Никареты, но тотчас же верховная жрица вновь стала серьезной: – Иди же, Тимандра, переоденься, а заодно хорошенько подумай над тем, что я тебе сказала!

Коринф, дом Таусы близ Северных ворот