Меч Эроса - [24]

Незнакомца?!

Светлые глаза лукаво блестели, светлые волосы обрамляли точеное лицо. Твердые, обветренные губы чуть раздвинулись в усмешке, и девушке невыносимо захотелось припасть к ним своими губами.

– Ты так нежно смотришь на меня… – раздался голос, от которого зашлось ее сердце. – Хочешь поцеловать меня? Ну что же… тогда мы выпьем потом.

Он откинулся на локти и, полулежа, смотрел на Кору.

Как завороженная, она двинулась вперед. Мужчина резким движением сдвинул полы хитона и гиматия со своих бедер:

– Ты видишь, я жду тебя. Садись верхом на меня и поскачем в ту страну, где обитает плотское наслаждение.

Кора начала приподнимать подол, не сводя глаз с губ мужчины. Грудь ее резко вздымалась, и аромат ее вожделения коснулся мужчины.

Ноздри его возбужденно затрепетали.

– Поспеши, а то я извергнусь на твое ложе, – шепнул он.

Внезапно Кора отпрянула и заломила руки:

– Господин, о господин, молю тебя, уходи отсюда поскорей! Найди утоление своей жажде где угодно, только не здесь! Уходи! Ты в опасности!

Мужчина смотрел на нее изумленно, но без страха:

– Что ты такое говоришь? В какой я опасности?

Кора метнулась к двери, прислушалась.

На улице было тихо. Пока тихо…

Она вернулась к ложу, на котором по-прежнему лежал полуобнаженный человек, и, упав на колени, прижала руки к груди жестом отчаянной мольбы:

– Господин, уходи, беги, спасайся! Сюда должен придти мой муж. Он… он вооружен. Он будет требовать у тебя деньги и угрожать предать позору. Он необычайно силен, поверь мне! Я видела здесь многих мужчин, таких же высоких, как ты, и даже более могучих, чем ты, но они не могли справиться с Атамусом, которому ведомы секреты панкратиона, [47] выдуманные в незапамятные времена Тезеем и Гераклом!

– Возможно, ты удивишься, – проговорил мужчина с безмятежной улыбкой, – но я тоже знаток пантакратиона. Конечно, Платон, с которым я вместе обучался, более ловок, но и я не так уж плох!

– Мой муж очень коварен, – задыхаясь, шептала Кора, не замечая, что слезы дрожат на ее ресницах и падают на щеки. – Он прячет в своем поясе два маленьких стилета, а уж пользуется ими так ловко, что невозможно заметить движение его руки. А бросает он их в цель с нечеловеческой меткостью… Господин! Молю тебя! Уходи! Заклинаю тебя! Спасайся!

– Ты хочешь, чтобы я ушел, но оставил тебе деньги за свое спасение? – уточнил гость.

– Ты вправе оскорбить меня за все то, что я делала раньше, но сейчас, поверь, эти слова напрасны, – прошептала побледневшая Кора. – Мне не нужны твои деньги – я только хочу спасти тебя.

– Ну и почему ты хочешь спасти меня? – с прежним спокойствием спросил гость, наконец-то приподнявшись с ложа и запахнув свою одежду.

Кора встревожено смотрела на него снизу вверх, но вдруг легкая улыбка тронула ее губы:

– Господин… я обязана тебе жизнью. Самое малое, что я могу сделать для тебя – это ответить тем же.

– Ты обязана мне жизнью? – недоумевающее нахмурился гость. – Ты… Погоди-ка…

Он нагнулся, взял Кору за подбородок и всмотрелся в ее лицо:

– Твои волосы… твои душистые волосы… Твои губы и глаза, я помню их! И твое имя… Разве тебя зовут Кора? Я помню твое имя, напоминающее вкус терпкого, сладкого критского вина. Тебя зовут Идомена!

Девушка вскрикнула, и в голосе ее смешались страх и восторг:

– О господин! Ты помнишь меня! Как мне благодарить богов за это?!

– Не слишком-то ты им благодарна, если так легко готова отказаться от моих объятий и поцелуев, – насмешливо проговорил гость. – Ты же видела, плоть моя жаждет тебя!

– И мое лоно жаждет тебя, господин… мое лоно, не знавшее мужчин, ибо муж мой немощен и чужд всем страстям кроме одной: обогащения. Атамус забрал меня из Пирея, где я стала бы обычной портовой порной и, наверное, уже умерла бы от стыда или дурных болезней. Теперь я помогаю ему и Родоклее, которая продала меня ему, обирать доверчивых искателей случайной любви. Но я бы предпочла быть проданной на рынке рабов, чем ограбить тебя, господин мой, божественный Алкивиад! Не было ночи, в которой ты не являлся бы мне в сладостных снах! Сердце мое разрывается от любви и горя…

Она простерлась перед ним ниц, и завитки ее ароматных волос коснулись его сандалий.

Алкивиад – да, Идомена угадала верно! – смотрел на нее сверху, борясь с желанием поднять ее, бросить на ложе, овладеть – а потом предоставить ее собственной судьбе. Он понимал, что эта обворожительная критянка заслуживала кары за то, что сделала с Панталеоном и другими мужчинами! Алкивиад не сомневался, что таких же простаков, как его старинный приятель: простаков, желающих вкусить чистой плоти замужней женщины, – побывало в этом укромном домике немало. Да вот только ни один из них не оказался столь мстительным, как Панталеон, который выслеживал Родоклею до тех пор, пока она снова не повела сюда какого-то мужчину.

Панталеон никогда не отличался храбростью… вдобавок, его самолюбие тешило сознание, что он – не единственный дурак в Афинах. Поэтому он затаился, подождал, пока не появился Атамус, а Родоклея не подняла притворный крик. Вскоре полуголый искатель любовных приключений выскочил из дома и понесся с такой быстротой, словно был одним из подражателей знаменитого марафонца Фидиппида, который так спешил принести в Афины весть о победе над персами при Марафоне, что загнал себя – и умер, едва успев выкрикнуть заветное: «Радуйтесь, афиняне, мы победили!». Впрочем, очень может быть, что неудачливый любовник бежал даже быстрее Фидиппида, ибо его гнал страх смерти, а не жажда славы.