— Дураков хватает! А чеченцы, тогда, были!
— Да ну?
— Да. По нашим легендам мы вышли из Шемара, то есть из Шумера.
— Ого, как скромно! Только чёрт вас, какой видел, как вы из Шумера выходили! Значить жили — не тужили у Персидского залива, на берегу Тигра и Евфрата, и, вдруг, решили податься на Северный Кавказ! С чего вдруг?
— По легенде из-за войны. Искали тихое место.
— Нашли? Мало ли что легенды говорят! Где этот Шемар находится и что это такое?
— Мы то же за мечём по легенде едем — обиделся Мурад.
— Да, но, легенда, подкреплённая диском, что Петька нашёл!
— И у нас это фактами подкрепляется: язык отдалённо напоминает шумерский, пантеон языческих богов схожий.
— Если, честно, я этим не интересовался, я не знаю. Про язык тем более.
Помолчали. Потом чеченец ехидно заметил:
— Вы, русские, странный народ — хвастаетесь тем, чего нормальные люди должны стыдится!
— Например?
— Пьянством! Нация алкашей.
— Ну, не надо! — встрял в разговор Иванов. — Мой дед первый раз выпил в шестьдесят лет и ни разу в жизни не курил и умер почти в девяносто девять лет, месяц не дотянул, а если бы вообще не пил, то может, и до ста бы дожил.
— Это правда, — продолжил Крыков. — Русские начали пить массово, где-то после войны. Фронтовые сто грамм способствовали спаиванию населения великой, тогда ещё не пьющей страны! Сталин не думал, что трезвые за него пойдут воевать.
— Те, кто пил перед боем — из него живыми не выходили — вставил Пётр.
— Это правда — подтвердил Мурад. — В лучшем случаи, будет ранен.
— Так оно, как правило, и было — согласился Пётр.
— Так воевали то стали, в конечном итоге, трезвые и не за Сталина! А за Родину! — продолжил Афанасий. — Но сто грамм то куда девать? Выпивка для русских экзотика. Поэтому любят наши выпить на халяву. И не как хватит, а как всё! Почему? Потому, что завтра выпивку может не быть. Если у француза или грузина вино год не переводится — пей — не хочу! То у русского это всё от случая к случаю. А тут представляете, после войны, возвращаются домой ветераны, все в медалях да орденах! Герои! Но пьют безбожно. На войне привыкли. И тогдашние мальчишки стали им подрожать. А плохое прививается быстрее, чем хорошее. Дорога вниз имеет мало остановок!
— Но это всё как-то утрировано! — усомнился Мурад. — Ещё с Петра Великого в русской армии наливали чарку перед боем.
— Да! Хотя многие и отказывались. Особенно перед серьёзным боем. И армии были не такие огромные, поэтому спаивание не происходило в таких массовых количествах. А до этого просто негде было взять. У колхозников не было денег. У них были трудодни. То есть натурой платили. А нет денег — нет и магазинов. Да и до революции была напряжёнка с магазинами и деньгами. Надо было делать выпивку из собственных продуктов. А это было чревато! Мы жили в зоне рискованного земледелия, больших избытков- то продуктов не было. Поэтому, что из ячменя делать — пиво или кашу, выбор делали в пользу каши. От голода даже пьяными никто умирать не хотел.
— Согласен, — сказал Мурад. — вы единственная нация, которая закусывает. Остальные запивают еду вином или пивом, вместо компота, или пьют виски или типа того в чистом виде, одни вы норовите даже вино чем-то закусить. Но упорно говорите, что всех перепьёте!
— Русские не сдаются! — отрезал Иванов и глупо засмеялся.
— Причём здесь «не сдаются»? — поморщился Афанасий. — Что за бравада такая глупая? Было бы, чем гордится! Ты же не пьёшь, Петь?
— Ну, в общем-то, да!
— Хотя, да! Напиваются, в усмерть, не сдаваясь. Это, кстати, тоже черта национального характера. Наши национальные хмельные напитки — это пьяный квас, мёд, брага, пиво. Делали их от случая к случаю, то есть по праздникам. И сколько в них было градусов? Три, максимум — четыре. Тут до смерти упиться сложно.
— Любитель выпить — слабый человек — стал размышлять Пётр, поддерживая убеждения друга. — Нельзя сначала глушить водку по чёрному, а потом идти мир спасать, как Брюс Уиллис в «Крепком орешке». Чего-нибудь одно — или ты пьяница или спаситель мира. Пьянство и геройство не совместимы.
— Как гений и злодейство — задумчиво сказал Мурад.
— Как что? — не понял сначала Пётр и тут же сообразил. — А, ну да. Пушкин?
— Он! — подтвердил уже Афоня и, подумав немного, продолжил размышления:
— Самое смешное — государственный стандарт со словом «водка» утвердили в 1936 году и стали печатать на этикетках этого напитка. Шестьдесят лет назад! Всего-навсего! До этого этот напиток, так сказать, «национальный», назывался «казённое вино». Или, в просторечии — «казёнка». А ректификационную колонку, необходимую для производства спирта, из которого, в свою очередь, делают водку, изобрели только в двадцатых годах девятнадцатого века. До ума довели только к концу того же века. В 1895 году народного здравия для, ввели винную государственную монополию. Стали заставлять народ пить разведённый этиловый спирт! А самогон гнать запретили. Хотя его не очень то и гнали. И пьянствовать не очень то и хотели. И бунтовали по этому поводу! Но государству нужны были деньги, и оно уверяло, что чистый разбавленный спирт лучше самогона.
— Хотели как лучше, получилось как всегда! — вставил Пётр.
