MCM - [17]

— Я признателен уже за то, что после этого ты не бежишь от меня куда подальше — в полицию, например. — На самом деле, признателен он был за то, что Энрико-Генри косвенно подтвердил определённую информацию, а к рыцарям котелка и дубинки — или каково здешнее обмундирование? — он бы, разумеется, в жизни не отправился.

— Ха-ха. Тебе повезло. В этих апартаментах можно говорить не только это, но и столь неприличные слова на «б», как буры и боксёры, — храбрил он себя.

— А «Буэнавентура»? — раззадоривал Мартин его журналистскую жилку.

— Коль помнишь.

— О, бесстрашный наследник дома…

— Ни слова боле! Пока я ищу контакты, — а мне почему-то кажется, что редактору эта затея придётся по нраву, — не намерен ли ты, хм, изучить что-то более обыденное и безопасное? Ну, знаешь, такое, что собирает самые разные группы людей, разные культуры и всё такое?

— Позволь-ка прикинуть… А нет ли в городе какой заметной выставки?

— Ты знаешь, а ведь совершенно случайно именно этим летом именно в этом городе проходит очередная Exposition Universelle.

— Всемирная выставка! Какое восхитительное совпадение, какое заманчивое предложение! Нет, правда, мы бы так с тобой и обменивались письмами ещё год или два, не случись этот безудержный праздник жизни и техники. А ещё, пожалуй, даже выделю денёк, чтобы добиться встречи с кем-нибудь вроде Дюркгейма, а лучше всего именно с ним, если не для упрочения академических связей — я всё-таки особых постов в альма-матер не занимаю, — то хотя бы на человека посмотреть: поговаривают, у него весьма любопытные, основанные на нюансах взгляды.

— Не припомню такого имени.

— Вряд ли для прессы какой-то особый интерес может представить учредитель журнала с говорящим названием «L’Annee Sociologique»[13] или автор работы вроде «Правил социологического метода». Впрочем, мне казалось, что книжка с ободряющим названием «Суицид» должна была произвести… fou rire[14]? фурор? И, коль скоро речь в ней идёт о немецкоговорящих католиках и протестантах, заинтересовать французские власти и реваншистов. Уверен, вечерами кто-нибудь из них нет-нет, да и прыгнет в койку с этим томиком — и давай, по-девичьи подрыгивая ножками, уминая зефирку за щёчкой и повизгивая, перечитывать разделы о самоубийствах в германской армии. — Тут они оба прыснули. Мартин откашлялся и продолжил: — И потом, он, как я понимаю, не сдастся и всё-таки продавит идею создания в Сорбонне социологического факультета, несмотря на нынешнее сопротивление и непонимание. Так что надо успеть прощупать почву, пока он в шаткой позиции.

— Вот он: холодный и трезвый расчёт, который предстоит лечить тёплым…

— Пивом? Но-но, мы же не на родине!

— …И мягким…

— О!

— Солнечным светом! — прищёлкнул пальцами Энрико.

— О.

— Всё, пойдём уже на свежий воздух. Хотя нет, постой. Ты же просил раздобыть карту Выставки, — произнеся это, он полез во внутренний карман лежавшего на столе пиджака, свободно вместивший брошюру. — Ориентацию подобрали словно специально для прибывающих с восточных вокзалов.

— Для лучших друзей года — русских?

— Если и так, то вряд ли подобную географичекую заботу оценят: они, как помнится, прибывают не то на дю Нор, не то на де л’Эст — и пусть тебя не обманывает название второго: оба расположены по соседству на севере города. Но главный вход Выставки и впрямь чем-то похож на кокошник, сам увидишь. На карте он — вот этот треугольничек внизу, то есть на географическом востоке.

— И получается не прогулка по Выставке, гляжу я, но целое восхождение — анабасис.

— Ха, скорее, суть в том, что не получается — катабасис, пусть это и этапы одного сюжета. Хотя некоторые черты, скажем, одиссеевского катабасиса прослеживаются: тут и народы диких стран с края колониальной ойкумены, и многократное пересечение водного потока — не столь всеобъемлющего, как Океан, но и так сойдёт — и берега, мрачные от теней павильонов на набережной, и страшный безлиственный лес металлических каркасов, столбов и опор, и влажные туманы от паровых труб промышленных секций, и циклопический центральный русский павильон, натурально monstrum horrendum, informe, ingens, qui lumen ademptum[15]… Если, конечно, заказчики или редактор брошюры принимали это в расчёт. Впрочем, не удивлюсь, что так и было: сейчас каждый любитель философии и некоего — непременно с заглавной буквы — Знания состоит братом в шести обществах и в девяти — великим мастером.

— Ого, да с городской топографией я знаком хуже, чем думал, — Мартин несколько растерянно повертел карту. — Солидную площадь выделили. Хм, секундочку… — с этими словами он извлёк из жилета серебряные карманные часы и начал прикладывать их к карте.

— И откуда у британцев подобная тяга ко времени? Но продолжай, эта игра сулит увлекательное и яркое времяпрепровождение. Прямо как слово «времяпрепровождение».

— Нет, ну ты сам посмотри. Вот эта фигура, которую образуют Большой и Малый дворцы. Она похожа на молоточек, который должен ударить по горлышку сифона с дворцом Трокадеро и Мадагаскаром в вершине и откупорить переполненной всякой всячины, шипящий и искрящий сосуд. Но вместе с тем она похожа и на указывающую ход стрелку, помещённую на стрелке часовой. Или — а то и