Мазурка для двух покойников - [7]

– Нет, живите, пока вас не схороню, возможно, долго не протянете.

– Спасибо, сеньорита, Господь воздаст вам за доброту.

Сеньорите Рамоне достался от отца черный, очень респектабельный «паккард» и белая, элегантная «изотта-фраскини», но они всегда в гараже. Сеньорита Рамона умеет водить, единственная женщина в округе, у которой есть права, но никогда не выводит машину из гаража.

– Расходуется слишком много бензина, пусть ржавеют. В зале сеньориты Рамоны висят два портрета кисти дона Фернандо Альвареса де Сотомайора, на одном она в народном костюме, на другом – ее мать в испанской мантилье.

– Очень похоже, правда, Камило?

– Пожалуй, у него все портреты очень похожи. Раймундо, что из Касандульфов, сын тети Сальвадоры, младшей сестры моей матери, образован и очень красив. Когда он навещает нашу кузину Рамону, всегда приносит в подарок белую камелию.

– Возьми, Монча,[19] знай, что я тебя люблю и не забываю.

– Спасибо, Раймундино, не утруждай себя.

У сеньориты Рамоны песик фокс, ангорский кот, огромный стоцветный попугай, зеленый попугайчик, обезьянка, черепаха и два лебедя; лебеди плавают в пруду сада, иногда добираются до реки, но всегда возвращаются. Сеньорита Рамона очень любит животных, не нравятся ей только те, что служат человеку: коровы, свиньи, куры; за исключением лошадей; у сеньориты Рамоны есть рыжий конь, лет ему примерно двадцать.

– Кони – как мужчины, красивые и пустые, но у некоторых из них чувства благородные.

У всех животных сеньориты Рамоны есть имена, кроме зеленого попугайчика: песик зовется Уайльд и спит с хозяйкой, кот – Кинг, попугай – Рабечо, обезьянка – Иеремия, черепаха – Харопа, конь – Карузо, а лебеди – Ромул и Рем. Кота кастрировали, так как однажды ночью, когда плоть захотела плоти, он убежал из дому, вернулся лишь утром, грязный, грустный и израненный. Сеньорита Рамона приказала взять нож.

– Бедный зверек! Остается только кастрировать.

И, ясное дело, кастрировали, и он уже не убегал. Зачем? Попугай – сине-бело-красный, как французское знамя, кое-где зеленые и желтые перья. Он живет на шесте и прикреплен надежной цепочкой; спустится, поднимется, слезет, залезет, всегда с достоинством, без лишнего энтузиазма, с видом снисходительной скуки. Обезьянка мастурбирует и кашляет. Черепаха спит, лебеди плавают, с отвращением, но не без изящества. В доме сеньориты Рамоны единственное животное, не отмеченное печатью скуки, – конь.

– Не смейся, Раймундино. Плохо не то, что я одна, я всю жизнь одна и привыкла… плохо то, что дни идут, а ум блуждает, думаешь о ерунде и, кажется, теряешь разум. Каждый день мы все более отдаляемся от себя самих. Ты не думаешь, что следовало бы переехать в Мадрид?..

Льет как из ведра на нас грешных, земля окрашивается кротким цветом неба, на котором не увидишь сейчас ни одной птицы. Раз я не умею ни на скрипке, ни на гармонике и не нашел ключ от шкафа с коллекцией марок, провожу вечера в постели с Бенисьей, читаю стихи Хуана Ларреа и слушаю танго. Бенисья вчера была в Оренсе и привезла в подарок кофеварку, очень практичная, на две чашки, одну для меня, другую для себя.

– Хочешь еще кофе?

– Ладно.

То, чем грешат, у Бенисьи в добром здравии, соски большие и темные, твердые и сладостные. Глаза у Бенисьи синие, в постели она властная и бесшабашная, грешит с большим знанием дела. Ни читать, ни писать не умеет, но всегда смеется, ничуть не смущаясь.

– Хочешь, станцуем танго?

– Нет, я замерз, иди сюда.

Бенисья всегда теплая, даже в холода; Бенисья – машина, вырабатывающая тепло и радость. Хорошо, что я не умею играть на скрипке и на гармонике.

– Поцелуй меня!

– Ладно.

– Дай стаканчик водки.

– Ладно.

– Пожарь чорисо.

– Ладно.

Бенисья, как послушная свинья, никогда не скажет «нет».

– Останься со мной на ночь.

– Не могу, ко мне придет Фурело Гамусо, поп из Сан-Адриана, ну, сейчас он служит в приходе Санта-Мария де Карбальеда, он всегда является в первый вторник месяца.

– Ладно!

Ласаро Кодесаля, рыжего красавца, убил мавр в тени смоковницы, выстрелил предательски из берданки, и когда тот меньше всего думал о смерти. У Ласаро Кодесаля, когда смерть вошла к нему через ухо, в мыслях была Адега, нагая и раскоряченная – все мы разок бываем молоды. У ключа Миангейро, где нынче прокаженные омывают язвы, растет еще смоковница, ветви которой превратились в копья, чтобы Фигероасы могли спасти семь девственниц из мавританской башни Пэито Бурдело. Сегодня уже все забыли эту историю. У Марраки, торговки дровами во Франселосе, о которой говорит в своей книге один из друзей Адеги, было двенадцать дочерей, все уже к 10 годам стали женщинами и зарабатывали на жизнь передком. Одну из них, Карлоту, что была в заведении Пелоны в Оренсе, знавала Эльвира из кафе доньи Розы. Прозрачную воду Миангейро нельзя пить, даже птицы не пьют, она омывает кости мертвецов, потроха мертвецов, несчастья мертвецов и несет с собой много горя.

Слепой Гауденсио из борделя Паррочи очень исполнителен и никогда не устает от аккордеона.

– Пасодобль, Гауденсио.

– Как прикажете.

Слепой Гауденсио живет там же, где работает, в заведении Паррочи, устроил себе жилище на соломенном тюфяке под лестницей, в каморке Гауденсио тепло и уютно. Темно, правда, но свет и не нужен: слепым все равно, что он есть, что нет.